на Армению, и как можно скорее. Но сейчас уже март, и подготовить кампанию в этом сезоне я уже не успею: горные перевалы остаются проходимыми очень недолго. К тому же Секст на свободе, ни к кому не прибился со своими тремя легионами. Я не могу отправиться на восток, оставив спину незащищенной.

– Значит, ты потеряешь еще год, – сказала я. – Целый год будет вычеркнут, и опять по милости других людей. Сперва все откладывалось из-за Октавиана, теперь из-за Секста. Это безумие: чужие обстоятельства зажимают тебя в тиски, и ты не в силах ни разжать хватку, ни игнорировать ее.

– С Секстом нужно разобраться, – стоял на своем Антоний.

Тут он, конечно, был прав. Суть заключалась в том, что после прошлогодних событий Антонию необходимо перегруппироваться, оживить и свою армию, и свой дух.

– Значит, ты остаешься здесь?

– Еще на несколько недель, – ответил он. – Потом я, вероятно, смогу наблюдать за течением дел и из Александрии.

– Поспеши, – попросила я. – Твой город скучает по тебе.

– Александрия там, где находишься ты, – сказал он, взяв мое лицо в свои ладони – одна забинтованная, другая здоровая – и глядя мне в глаза.

Мои приготовления к отъезду почти завершились, и я уже могла отбыть, воссылая благодарности Исиде и двум богам врачевания – Асклепию и Имхотепу – за то, что они вернули Антонию руку. Она прекрасно зажила, трубку и швы уже удалили.

Но тут поспело письмо из Рима. В нем сообщалось, что Октавия уже отправилась в путь, чтобы доставить Антонию помощь: домашний скот, еду, корабли, оставшиеся от одолженных Октавиану, и две тысячи лучших римских солдат, отобранных опять же из личной гвардии Октавиана.

Привез письмо любезный человек по имени Нигер, друг Антония. Мне пришлось принимать его и развлекать беседой, попутно выясняя, где же находится Октавия. Как оказалось, в настоящее время она вместе с грузом должна прибыть в Афины, где будет дожидаться указаний от Антония.

– И каковы эти указания? – спросила я Антония, когда мы готовились ко сну. – Не сомневаюсь, она послушно сделает все, о чем ты попросишь!

И почему он с ней не развелся? Почему я не настояла на этом? Моя ошибка!

– Солдаты мне не помешают…

– Смех, да и только, – сказала я. – Две жены с разных концов мира плывут к тебе с помощью и утешением! Странно, как мы с ней не столкнулись.

– Она мне не жена, – проворчал он.

– Почему? Разве ты с ней развелся? И я помню, что Рим полностью проигнорировал сообщение о нашем бракосочетании. Для них как раз я тебе не жена.

– Ох, я устал от этого! – простонал Антоний, плюхаясь на кровать.

– Тогда покончи с таким положением! – сказала я.

Мне хотелось добавить: «Как следовало бы сделать давным-давно», – но не стоило сейчас перегибать палку. Всему свое время.

– Отошли ее обратно.

– Но солдаты…

– Эти солдаты – оскорбление! Он должен тебе четыре легиона, а посылает лишь маленький отряд, наживку. Да-да, это наживка, причем неотделимая от Октавии. Схватишь ее – и попался на крючок, как рыба. «Веди себя хорошо, Антоний, и тогда, может быть, я тебе еще что-нибудь пожалую от своих щедрот!» Вот что тебе говорят! Ты хочешь слушать его, танцевать под его дудку? Это наглый, возмутительный вызов! Две тысячи солдат, когда он должен тебе двадцать тысяч, и то в придачу к его сестре, которая от него неотделима. – Я бросила на Антония сердитый взгляд. – Ты же говорил, что это как ложиться в постель с самим Октавианом!

– Да-да.

Он уставился в потолок.

– Что ж, делай как знаешь, – сказала я от души. Он должен решать за себя. – Я возвращаюсь в Александрию. Ты должен взойти на борт корабля, отплывающего либо в Афины, либо в Александрию. В противоположных направлениях.

Я отвернулась и натянула одеяло на плечи. Мое сердце билось быстрее обычного, но только потому, что все бесповоротные решения – как вот это – приходится принимать второпях.

Я сама не ожидала, что поставлю вопрос ребром, но, возможно, оно и к лучшему? Теперь ему придется определиться и отплыть либо на север, либо на юг.

И я уже не пыталась склонить его к выгодному для меня выбору. Нет уж, пусть он решит сам, по велению собственного сердца. А иначе чего стоит его выбор?

На следующее утро от Октавии пришло жизнерадостное письмо. Она сообщала о прибытии в Афины и подписывалась: «твоя верная жена». На следующий день мы с Олимпием взошли на борт корабля, направлявшегося в Александрию.

Как и в день нашего прибытия, Антоний стоял на берегу один, глядя на нас.

Я ждала его, хотя и не признавалась себе в этом, однако сосредоточиться на личных переживаниях мне не позволили накопившиеся за время моего отсутствия дела. Торговля, страдавшая от пиратских набегов Секста, теперь возродилась и оздоровилась.

– Без сомнения, Октавиан помог всем, избавив моря от этого разбойника, – заявил Мардиан. В руке он держал отчет, где говорилось об амфорах с маслом, отправленных в апреле. – Всякий раз, когда кто-то макает хлеб в масло, он может благодарить Октавиана – и за хлеб, и за масло. И в Греции, и на Кипре, и в Италии.

Мне пришлось неохотно согласиться. Даже здесь, в Александрии, мы пожинали плоды успеха Октавиана: теперь наши торговые суда беспрепятственно плавали повсюду.

– Вот еще одно свидетельство расширения торговли, – сказал Мардиан, выуживая из короба существо, шевелившее лапами и двигавшее сморщенной чешуйчатой шеей. – Две черепахи из Армении, подарок тамошнего царя. Пишет, что прослышал о нашем зверинце. Надеется, что таких диковинных созданий у нас еще нет.

Евнух повертел животное в руке.

– Он сообщил, что кровь у них не замерзает и они могут спать в снегу без дурных последствий.

– В отличие от солдат Антония!

Если армянский царь думает откупиться от кары за измену с помощью мелких подношений, то он просто глуп.

– Да, это трагедия, – протянул Мардиан, поглаживая голову черепахи. Зверюшке это понравилось, и она перестала дергаться. – А теперь еще… ситуация с Октавией.

– Она сидит в Афинах, насадив на крючок наживку. И уж конечно, ее послал Октавиан, она не сама придумала.

В этом я была уверена.

– С чего ты взяла? – нахмурился Мардиан.

– Он не позволил бы ей предпринять ничего идущего вразрез с его интересами. Да и нет у нее никаких собственных мыслей, желаний или планов.

Откуда им взяться у такой слабой женщины? Она и замуж вышла как рабыня, по указке брата. А раз так, какой толк от ее хваленой добродетельности?

– В Риме ей расточают похвалы, –