— Далеко не худшим, — подтвердил он. — Попробуйте представить мир, в котором победили ураниты. Треть человечества — слепцы, остальные две трети — неграмотные рабы… А что касается Гондваны — то ее операция здесь, на Карфагене, была только началом. Есть четкие разведывательные данные. Они не собирались нас завоевывать. Жители Византии были им не нужны даже в качестве рабов. Они собирались стерилизовать планеты — и потом заселять их… Но даже все эти кошмары — только симптом.

— Симптом чего?

Арианит смотрел сквозь дым без всякого выражения.

— Изменения, — сказал он. — Как говорил кто–то из древних учителей: мы не умрем, а изменимся. Здесь, в Галактике, у людей зашевелились душевные структуры, которые на Земле дремали. Вот простой пример. Пока человечество жило только на Земле, в нем преобладали монотеистические религии. Язычество было исключением. Сейчас — точно наоборот. В коллективных слоях психики смещаются какие–то пласты. Идут течения. Мы постепенно становимся другими. И встречаем богов.

— Богов?

Арианит пожал плечами.

— Удобное название для любого узла, к которому сходится множество прямых и обратных информационных связей. Люди создают богов, да. Но и боги создают людей… Когда–то люди надеялись, что в Галактике нас ждет Христос: грустный, добрый… сочувствующий… А если это не Христос? Если это Кали? Пока что мы наткнулись именно на нее. Прямо лицом к лицу, если вы не заметили… Ну, а если дальше будет еще страшнее?

Андрей вдохнул и выдохнул.

— Значит, по–вашему, Ангел был орудием Кали?

— Это гипотеза, — напомнил Арианит. — Не более чем. Проверить ее невозможно, поскольку тело Ангела разнесено на элементарные частицы. Я о другом. Мы надеялись встретить в Пространстве если не Христа, то уж хотя бы Аполлона: пусть равнодушного, но прекрасного. А встретили Кали. И вы все равно хотите идти дальше?..

Андрей грустно улыбнулся.

— Плыть необходимо, — сказал он.

Руди Бертольд остановил автомобиль у Тремонт–хауса. Солнце жгло. Стеклянные террасы верхних этажей отсвечивали алым. К машине сразу же подошел солдат в синем доломане, с карабином. Опознал своего и вернулся на пост, не сказав ни слова.

Миновав стеклянные двери, Руди покосился на дежурного — тот лишь кивнул. В лицо его знали.

Теперь предстоял путь на самый верх.

В лифте Рудольф молчал. Ответил кивком какому–то полузнакомому полковнику; проводил взглядом девушку с погончиками службы связи. А когда они вышли, он остался один.

Последний этаж.

В приемной навстречу Рудольфу встал дворцовый препозит — высокий, худой, седой человек в необычном красном мундире.

— Входите, — только и сказал он.

Руди кивнул и сам открыл высокую дверь.

— Рад вас видеть, Рудольф…

Кабинет был залит светом из огромного окна. Руди вышел на середину.

— Я тоже. Я тоже рад вас видеть, ваша вечность.

Аттик Флавий встал и прошел ему навстречу.

— Садитесь, пожалуйста… Будем пить кофе?

— Да… Пожалуй.

Аттик Флавий подошел к столу и запустил кофейный автомат. Поймав взгляд Рудольфа, он улыбнулся.

— Как видите, я до сих пор предпочитаю это делать сам. Не могу отрицать, что власть меняет человека… но это можно контролировать. Наверняка по себе знаете.

— Знаю, — подтвердил Руди. — Давайте к делу. Вас, наверное, интересует — как идет сбор транспортов на Равенну. С этим все нормально. После здешних событий возникло как–то неожиданно много желающих переселиться.

Флавий кивнул.

— Да. Я‑то как раз этого ожидал. И, кроме того, я думал, что, издав указ о частичной отмене на Равенне сословного деления, мы проведем некий отбор. Туда пойдут те, кто хочет новой жизни. И прекрасно. Вы же знаете лучше меня, как тут пора все менять…

— Насколько я понимаю, вас для этого и выбрали, — сказал Рудольф.

Флавий добродушно усмехнулся.

— Можно сказать и так… Последний транспорт на Равенну ушел позавчера?

— Да.

— Никаких волнений вокруг этого не было? Тревожных сигналов?

Рудольф подумал.

— Волнения были. Мелкие. Вагоны с провизией пытались грабить. А вас беспокоит что–то конкретное?

— Нет, — сказал Флавий. — Не конкретное. Просто заботы и предчувствия. Вы знаете, что предстоит перенос столицы?

— Знаю, — сказал Рудольф. — И правильно. Не Икарию же столицей делать… Хотя здесь неплохо.

Флавий покосился в сторону окна.

— Красиво, — сказал он. — На Ираклии тоже красиво, но иначе. А на Равенну я уже сам хочу посмотреть. А вы хотите?

— Пожалуй, нет… То есть, если будет нужно, я перееду. А так — мое место здесь.

Флавий сочувственно посмотрел на Рудольфа.

— Устали?

— Немного.

— С Хризодраконом отношения поддерживаете?

Руди насторожился.

— Уже неделю его не видел. А надо?

— Ну… — Флавий вздохнул. — Как хотите, а получается, что внутренние дела — сейчас ваша область. Если вам нужен красивый титул, вроде протоспафария, например, — только скажите. А что касается Хризодракона… Он полезный человек. Полезный и опасный. Сами знаете.

Руди наклонил голову.

— Вы собираетесь расформировать корпус кавалергардов?

— Нет… Не сразу. И не расформировать. Просто забрать у них постепенно карательные полномочия. Есть полно других задач. И для них, и для вас… Рудольф, я же знаю, что у вас есть собственная разведка. Вы ее начали создавать сразу по прибытии сюда — на всякий случай. Уж поверьте, я вас в этом целиком поддерживаю. Во–первых, это противовес кавалергардам, во–вторых — надеюсь, вы поделитесь какой–то информацией и со мной, если будет нужно. Только у меня просьба: за кавалергардами приглядывать потщательней. Не светясь, конечно. Вроде бы вы этому уже научились. Не то что я жду от них каких–то особых подлостей. Но когда верхи кавалергардов, все эти полковники и бригадные генералы, поймут ситуацию — их может повести. И я не уверен, что у Хризодракона хватит сил их остановить. Понимаете? Мы должны быть готовы к такому повороту.

— Да, я понимаю. У меня в Корпусе кавалергардов уже есть агенты.

Флавий одобрительно кивнул.

— Потоки информации — главное, с чем, сидя в этом кабинете, приходится иметь дело, — сказал он. — Очень скучно, знаете ли. Хотите еще кофе?

— Хочу.

Флавий встал и принялся что–то сыпать в чашки.

— Хотелось бы заниматься чем–то мирным, — сказал он. — Очень я надеюсь, что серьезных войн больше не будет. Не при нашей жизни, по крайней мере…