Все сцены этого продолжительного акта происходили одна задругой без единой заминки, и наши наперсники действовали с удивительнойловкостью и искусством. Вагины, и члены, и ягодицы сменяли друг друга переднашими лицами с той же быстротой, с какой менялись наши желания; не успевалиизвергаться горячие члены в наших руках, как тут же, словно по мановениюволшебной палочки, в ладонях оказывались новые — наполненные силой; нашисосательницы сменялись в том же стремительном ритме, и анусы наши не пустовалини единой минуты; три часа подряд мы изнемогали в истоме и в нескончаемомсладостном бреду; не менее сотни содомитов почтили присутствием наши потроха, аискусственный орган беспрерывно обрабатывал нам влагалище. В конце концов яедва не испустила дух, а Олимпия потеряла сознание, и ее пришлось снимать скола; только Клервиль и Шарлотта стойко отражали приступ. Мы истекали спермой,жидкостью, которую выбрасывал механический пенис, потом и кровью. Когда первыйакт подошел к концу, Фердинанд и Франкавилла пригласили нас на прогулку, и мы,поддерживаемые служанками, пошатываясь, направились в просторную летнююрезиденцию.

Она была украшена следующим образом: справа, приблизительнона метр от пола, возвышалась полукруглая платформа, нечто вроде амфитеатра,застеленного толстыми матрацами из пылающе-алого атласа; напротив стояла другаяплатформа, немного выше первой, такой же формы, обитая бархатом того же цвета.

— Давайте приляжем сюда, — сказал князь, увлекаянас к амфитеатру, — и посмотрим, что будет происходить.

Мы устроились поудобнее, и очень скоро в зал вошла дюжинавосхитительных девушек от шестнадцати до восемнадцати лет. Они были одеты вгреческие туники, оставлявшие обнаженным почти все тело; каждая прижимала кгруди, твердой и белой как алебастр, младенца возрастом не старше одного года. Следомпоявились шестеро мужчин, державших в руках свои возбужденные органы; двоесразу овладели Фердинандом и князем, остальные с поклоном приблизились к нам ипредложили свои услуги, которые мы тут же приняли без раздумья.

Когда мы утолили первые страсти, молодые женщины обступилинас полукругом; перед ними спустились на колени маленькие девочки, одетые втатарские одежды, и начали демонстрировать нам прекраснейшее собрание ягодицюных матерей.

— Какие превосходные задницы, не правда ли? —сказал Франкавилла.. которого в это время не спеша содомировал устрашающихразмеров член. — Но, к сожалению, они предназначены для жертвоприношения,и я не рекомендую вам слишком увлекаться ими… Однако прошу вас полюбоваться,как гордо посажены эти ягодицы, как безупречно они белы. Далее жаль, что импридется вынести предстоящие муки…

Девочки поднялись с колен и исчезли; их сменили двенадцатьмужчин около тридцати пяти лет, очень мужественного и свирепого вида,обряженных в костюмы сатиров. Помахивая различными орудиями для флагелляции ипоигрывая мышцами на обнаженных плечах, они подошли к молодым матерям, вырвалиу них младенцев и швырнули одного за другим к нашим ногам, потом, схвативматерей за волосы, затащили их на другую платформу, грубо сорвали с них одеждуи начали избивать с такой жестокостью — и продолжалось это довольнодолго, — что брызги крови и кусочки плоти разлетались по всему залу и дажедолетали до нас.

Никогда за всю свою жизнь я не видела такой порки — ни такойбезжалостной, ни такой обстоятельной, потому что от шеи до пят на их телах неосталось живого места; вопли несчастных были слышны, наверное, за несколько льеокрест, но преступление совершалось совершенно открыто, и никто даже не подумало том, чтобы заглушить их. Четверо женщин упали без сознания, но их тут жепинками подняли на ноги. После этого их повернули к нам спиной, демонстрируядвенадцать сплошных ран, и отпустили.

Вслед за тем началась общая суматоха; палачи и жертвысбились в кучу и, толкая друг друга, сбежали с помоста; одни спешили заменитьшестерых наших содомитов, другие лихорадочно искали своих отпрысков. Ониподнимали их, бережно прижимали к себе, целовали дрожащими губами, кормилигрудью, и вместе с пересохшим молоком младенцы жадно сглатывали лившиеся изглаз материнские слезы. К стыду своему должна признаться, друзья мои, что этажуткая сцена, составлявшая резкий контраст с нашими, не менее сильнымиэмоциями, заставила меня испытать два оргазма, и я забилась в конвульсиях,извиваясь на толстенном колу, который обрабатывал мне зад.

Но передышка была недолгой; в комнату ворвалась следующаядюжина головорезов еще более жуткой наружности, чем первая, изрыгая дикие воплии проклятия, размахивая тяжелыми бичами. Они опять оторвали детей отматеринской груди и бросили их на пол еще с большей силой, чем в первый раз, врезультате чего несколько крошечных черепов раскололись о дощатый настил нашегоамфитеатра; потом снова затащили женщин на соседнее возвышение, и на этот разград ударов обрушился на переднюю часть тела бедных матерей, прежде всего нанежные, полные молока, груди. Вскоре эти сладкие, трепетные и возбуждающиеполушария, разрываемые хлыстами превратились в жуткое месиво молока и крови, иэта смесь фонтанами разбрызгивалась по комнате. Потом варвары перенесли ударыниже и с прежней яростью и силой принялись терзать живот, промежность,добрались до самого сокровенного места, перешли к бедрам и превратили всех вокровавленные куски мяса. Между тем мы продолжали наслаждаться, испытываянеземное удовольствие, которое можно получить лишь при виде чужих страданий.Мучители снова отпустили истерзанных женщин, чтобы прийти на помощь своимобмякшим и выжатым до капли коллегам, ублажавшим наши неуемные зады. Материкинулись к своим детям — орущим и изувеченным, согревая их пылкими поцелуями иутешая нежными словами, и в своей радости, кажется, забыли о недавних муках; нораспахнулась дверь, и ворвались еще двенадцать злодеев, страшнее и свирепеекоторых трудно себе представить.

Эти чудовища, похожие на прислужников Плутона, схватилимладенцев — теперь уже в самый последний раз, — разрубили на кускиогромными кинжалами и бросили останки к нашим ногам; затем собрали обезумевшихот ужаса матерей в середине арены и устроили такую бойню, что в воздухе долгоеще стоял сладковатый запах крови; потом, покрытые липкой кровью, отшвырнули всторону наших содомитов, заняли их место и принялись содомировать нас, рыча отвожделения и удовольствия.

— Это был незабываемый спектакль, — проникновеннои благодарно сказала я Франкавилле, когда мы, обессиленные от долгой и жуткойоргии, выходили из этого ада.

— А вот ваша подруга, кажется, еще ненасытилась, — заметил князь, оглянувшись на Клервиль, котораясосредоточенно переворачивала трупы, оставшиеся на поле битвы, и разглядывалаих ужасные раны.

— Клянусь влагалищем, — задумчиво, будто про себя,бормотала она, — вид смерти никогда не надоедает. Только безумно жаль, чтоневозможно наслаждаться подобными утехами каждые четверть часа.

На этом празднество закончилось. Нас, едва державшихся наногах, усадили в карету, доставили обратно во дворец князя, где после теплойароматической ванны напоили горячим мясным бульоном, уложили в постель, идвенадцать часов спустя мы были готовы, если бы потребовалось, повторить все сначала.