— А я думал, что у арф длинные струны. Как у пианино.

— Она сказала, что это губная арфа. Ты дуешь в ее зубы, и она производит шум. Попробуй.

Я попробовал. Она выдала целый хор нот, когда я дунул, и еще один хор, но уже прозвучавший по-другому, когда я дунул во второй раз. Звук был глухой и сиплый; он положил свою руку мне на сердце и сжал его, о чем-то мне напоминая, но я не мог вспомнить о чем. Я бросил ее на диван и встал.

— Возьми, если хочешь, — предложила Аргентайн. Я покачал головой и пошел к двери.

— Куда ты? — позвала она, большей частью потому, что не была уверена, знаю ли я это сам.

— Назад, в реальный мир, — ответил я.

— Да ты на ходу подметки рвешь, — сказал Брэди, когда я вошел в офис. Наклонившись над столом-терминалом, он весь вытянулся вперед, как ищейка, вынюхивающая наркотики. Стол был такой же, как и на его крейсере: черный блестящий куб.

— Знаешь ли ты, какой штраф предусмотрен для псионов, носящих биоподключение?

— Идите вы со своим штрафом, Брэди, — скорчил я гримасу, повалившись в кресло. — Я знаю это куда лучше вас.

Судя по тому, как я себя чувствовал, они уже не могли ничего со мной сделать: все, что могло случиться, уже случилось.

— Где ты поставил незаконный переходник?

— Неважно. Вы ж не будете сдавать меня, — бросил я вызов Брэди, заставляя его подтвердить это; но наслаждаться тем, как он обтекает, я не мог, поскольку чувствовал себя паршиво. — Сейчас мне оно нужно. Я избавлюсь от него как только смогу. Носить эту гадость — уже само по себе наказание. И как только вы, твердолобые, выдерживаете?

Брэди, напрягшись всем телом, сверлил меня немигающим взглядом. Спустя несколько секунд тело его расслабилось. Это означало, что Брэди махнул на меня рукой, отказываясь объяснять поведение социального урода.

— Ну-ну, смотри, — многозначительно посоветовал он. — Что ты выяснил насчет Дэрика Та Минга?

Я прислонился к спинке кресла, стараясь не обращать внимания на сухость во рту и не давая своему взгляду безостановочно бегать вдоль черных и острых, как лезвие ножа, граней его стола. Я посмотрел на широкое окно за спиной Брэди, на операционный комплекс Центавра, расползающийся — по мере того, как холодное ясное утро стягивало с него ночной сумрак, — по всему Лонгаю. Комплекс был таким же большим, как и город, стоявший на его месте раньше. Теперь я увидел, что вся обстановка этого офиса и даже цвета в нем были точно такими же, что и в каюте на его корабле. Брэди любил держать свой мир под контролем. Неудивительно, что ему не нравилось происходящее сейчас.

— Думаю, я выяснил, как вы можете спасти жизнь Дэрику.

Выражение его лица почти не изменилось, но мозг превратился в восклицательный знак.

— Как?

— Вам это не понравится. Вы рассказали Харону… джентльмену Харону, — уточнил я, поймав его недовольство, — о том, что произошло?

— Он знает, что Дэрик в беде. И что ты продолжаешь работать на меня здесь, на Земле.

— Ну и как он воспринял?

— Крайне предвзято, — сжав губы, усмехнулся Брэди. — Ну?..

Объяснить по кривой я не мог, поэтому рубанул прямо:

— Если он хочет видеть Дэрика живым, дерегуляция пентриптина не должна пройти в Конгрессе.

Брэди легкомысленно кивнул, посчитав, видимо, что он ослышался.

Я стал объяснять ему по новой: наркотики, связи Дэрика с Черным рынком, как Дэрик переступил через невидимую черту и что перешагнуть ее снова будет неимоверно трудно. С каждым моим словом нутро Брэди темнело все больше и больше: он начинал понимать, что сделал Дэрик с собой.

— Это невозможно, — наконец сказал он.

Но его слова не означали, что Брэди не поверил. Просто он не видел способа остановить дерегуляцию. Брэди медленно развернулся вместе с креслом ко мне спиной и задумчиво смотрел на комплекс Центавра — символ империи. Даже если Центавр и изменит вдруг точку зрения относительно дерегуляции, то, как считал Брэди, Центавру все равно не удастся заручиться поддержкой большинства, убедить випов голосовать «против» только ради спасения жизни Дэрика Та Мин-га. Они могли бы спасти Дэрика, начисто изменив его идентификационные параметры и отослав куда-нибудь в глухое место, но результат останется прежним: они точно так же потеряют его право голоса в Конгрессе и в правлении. Поэтому, даже если он и выживет, пользы от него никакой — что от мертвого, что от живого.

— Может и нет, — сказал я.

Брэди развернулся на сто восемьдесят градусов.

— Объясни.

— Страйгер. Думаю, что ключ — Страйгер. Кажется, я нашел способ подмочить его репутацию. Если он будет дискредитирован, то, я думаю, дерегуляция провалится вместе с ним.

— Страйгер? — задумавшись, переспросил Брэди. Его глаза остекленели, когда он вызвал данные и прокручивал их в уме снова и снова. После внушительной паузы он произнес: — Центавр поддерживает Страйгера в его претензиях на вакансию в Совете и в лоббировании дерегуляции. — Брэди думал, что сообщает мне что-то новенькое.

— Знаю, — сказал я.

Вдруг охватившая его паранойя перешла в раздражение прежде, чем Брэди успел понять, что же он чувствует.

— И Центавр — не единственная корпорация, вовлеченная в это дело.

— Знаю.

Брэди забарабанил пальцами по столу.

— Какие у тебя есть основания считать Страйгера уязвимым?

— Да у любого можно найти уязвимое место. — Я опустил глаза. — Он ненавидит псионов.

На мгновение Брэди по-настоящему удивился:

— И как же этот факт может стать для него причиной каких-либо неприятностей?

Брэди имел в виду, что многие из тех, кто находился у власти, ненавидели псионов.

— Потому что он творит с выродками такое, о чем вы, твердолобые, только мечтаете, — спокойно сказал я.

Брэди выпрямился и, открыв рот, молча смотрел на меня. К этому моменту он уже знал достаточно, чтобы не терять времени, спрашивая очевидные вещи.

— Что ты собираешься делать? — проворчал он.

— Это мое дело.

— Я не могу разрешить.

— Дэрик будет в курсе всего. Он мне поможет. Если Центавр хочет, чтобы он жил, вы должны мне доверять. Оставьте меня в покое, и я сделаю то, что нужно.

— И что ты с этого получаешь?

— Ваши деньги.

Брэди снова навалился грудью на стол, крепко сцепив пальцы в замок.

— Что еще?

— Вам не понять… Когда знаешь, что Страйгер не будет работать на Человечество… — Брэди, конечно, не понял, но значения это не имело. — Вы говорили, что Страйгер — фанатик, а может быть, даже и сумасшедший. Поэтому он будет играть исключительно в свою игру.