Конни благополучно сдала два экзамена в декабре, но на остальные два просто не явилась; вдобавок она питала крайнюю антипатию к соседке по комнате, которая слишком громко включала музыку (это буквально сводило Конни с ума), целый день смотрела «Телемагазин», называла Джоуи занудой, уверяла, что он трахается за ее спиной с кем попало, и пропитала всю комнату запахом каких-то гадких солений. Конни получила второй шанс и вернулась в колледж в январе, но проводила столько времени в постели, что университетская служба здравоохранения вмешалась и отослала девушку домой. Все это Кэрол изложила Джоуи спокойно и, слава богу, безо всяких упреков.

Когда ему в последний раз представилась возможность избавиться от Конни (которая больше не могла делать вид, что ее депрессия — плод воображения Кэрол), Джоуи упустил свой шанс, прослышав о том, что Дженна якобы обручилась с Ником, несмотря на то что это даже была не настоящая помолвка. Хотя у Джоуи были все причины бояться серьезных душевных расстройств, он решил, что, устранив из своих планов весьма интересную молодую девушку, пусть и страдающую депрессией, он, скорее всего, окажется на мели. И потом, Конни впала в депрессию не просто так — они с соседкой по комнате друг друга терпеть не могли, и она умирала от одиночества. Когда Кэрол позвала дочь к телефону, Конни тысячу раз попросила прощения у Джоуи. За то, что подвела его, что оказалась такой слабой, что отвлекает его от занятий, что деньги на ее обучение вылетели в трубу, что она оказалась бременем для Кэрол и для всех остальных, за то, что с ней так скучно… Хотя Конни была слишком расстроена, чтобы расспрашивать, — кажется, она уже отчасти вознамерилась дать ему свободу, — а может быть, именно по этой причине, Джоуи сказал, что получил деньги от матери и прилетит повидаться с ней. Чем больше Конни его отговаривала, тем решительней он становился.

Неделя, проведенная на Барьер-стрит, была первой по-настоящему взрослой в его жизни. Сидя с Блейком в гостиной, которая оказалась гораздо меньше, чем он помнил, Джоуи смотрел по телевизору репортаж об очередном убийстве в Багдаде и чувствовал, что его негодование по поводу 11 сентября наконец начинает слабеть. Страна двинулась вперед, снова обрела контроль над ситуацией, и это некоторым образом соотносилось с теми уважением и благодарностью, с которыми его приняли Блейк и Кэрол. Джоуи делился с Блейком историями из жизни исследовательского центра, рассказами о своих столкновениях с известными личностями, о послевоенном планировании… Дом был маленьким, а он казался в нем большим. Джоуи научился держать младенца и кормить его из бутылочки. Конни побледнела и пугающе похудела, руки у нее стали словно веточки, а живот втянулся, совсем как в те времена, когда ей было четырнадцать и Джоуи впервые прикоснулся к ней. Ночью он держал ее в объятиях и пытался пробудить в Конни желание, пробить брешь в толстой стене равнодушия, чтобы девушка по крайней мере была не прочь заняться с ним любовью. Таблетки, которые принимала Конни, еще не начали действовать, и Джоуи почти что радовался болезненному состоянию подруги — рядом с ней он казался серьезным и целеустремленным. Конни твердила, что она его подвела, но он чувствовал обратное. Как будто он вступил в новый мир взрослой любви и в нем оставалось еще множество потайных дверей, которые предстояло открыть. Сквозь окно в спальне Джоуи видел дом, в котором вырос, — в нем теперь поселились новые жильцы, по словам Кэрол — люди высокомерные и замкнутые. На стене столовой у них висели университетские дипломы в рамочках. «Чтобы было видно с улицы», — подчеркнула Кэрол. Джоуи обрадовался, что вид старого дома почти не трогает его. Сколько он себя помнил, ему хотелось стать взрослым, и теперь, кажется, он этого достиг. Джоуи зашел так далеко, что однажды вечером позвонил матери и поделился новостями.

— Ну ладно, — сказала она. — Я тут слегка выпала из жизни. Говоришь, Конни училась в колледже?

— Да. Но ей не повезло с соседкой, и она впала в депрессию.

— Очень мило с твоей стороны мне об этом сообщить. Особенно теперь, когда все неприятности уже в прошлом.

— Насколько я помню, тебе не то чтобы интересно было слушать, как дела у Конни.

— Ну конечно, я тут главный злодей. Старая ведьма. Полагаю, именно так это выглядит со стороны.

— По-моему, на то есть причины. Если хорошенько подумать.

— Я знаю, что ты свободен и ничем не обременен. Колледж — это не навечно, Джоуи. Я связала себя семьей, когда была молода, и лишилась возможности получить ценный жизненный опыт, который, несомненно, принес бы мне пользу. Но, быть может, в твоем возрасте я просто не была такой зрелой, как ты.

— Угу, — отозвался Джоуи, который действительно ощущал свою зрелость. — Может быть.

— Я лишь хочу заметить, что ты таки солгал два месяца назад, когда я спросила тебя, нет ли новостей от Конни. По-моему, ложь не относится к числу зрелых поступков.

— Ты спросила далеко не дружелюбно.

— А ты ответил далеко не честно! Не то чтобы ты был обязан всегда быть честным со мной, но давай по крайней мере сейчас поговорим напрямую.

— Я всего-навсего сказал, что, кажется, Конни в Сент-Поле.

— Да, именно так. Ни в чем не хочу тебя упрекнуть, но когда человек говорит «кажется», обычно это значит, что он не уверен. Ты сделал вид, что не в курсе, хотя на самом деле все прекрасно знал.

— Я сказал, как мне казалось! На самом деле она могла быть в Висконсине или где угодно.

— Да-да, в гостях у кого-нибудь из своих многочисленных близких подруг.

— Господи, мама. Честное слово, тебе некого в этом винить, кроме самой себя.

— Пойми меня правильно. Это замечательно, что ты сейчас там, рядом с ней, и я действительно рада. Ты показал себя с хорошей стороны. Я горжусь, что ты заботишься о человеке, который тебе небезразличен. У одной моей приятельницы тоже была депрессия, и, поверь, я знаю, что в этом мало радости. Конни принимает таблетки?

— Да, селекс.

— Надеюсь, они ей помогут. Мои лекарства мне так и не помогли.

— Ты принимала антидепрессанты? Когда?

— Относительно недавно.

— Господи, я и не знал.

— Я же сказала, что хочу, чтобы ты был свободным и независимым. Я не хотела тебя беспокоить.

— Но ты могла хотя бы сказать!

— В любом случае это продолжалось всего пару месяцев. Трудно назвать меня образцовым пациентом.

— Таблетки нужно принимать некоторое время, они действуют не сразу.

— Да, так все говорят. Особенно папа, который, так сказать, на передней линии рядом со мной. Он очень расстроился, когда я остановилась. Но я-то была рада, что ко мне вернулась моя собственная голова, какая бы она ни была.

— Мне очень жаль.

— Понимаю. Если бы ты рассказал о Конни три месяца назад, я бы ответила: ла-ла-ла! А теперь тебе придется мириться с тем, что я снова способна чувствовать и думать.

— Я имею в виду, мне очень жаль, что ты страдала.