так близко Ульяна вздрогнула, оглянулась: прислонившись к косяку и скрестив руки на груди в проеме замер креонидянин Паль Сабо. Кривая презрительная усмешка, холодный изучающий взгляд бесцеремонно скользил по ее телу – порезаться можно.

– Паль? Какого беса ты тут делаешь?

Взгляд Ульяны метнулся к табло допуска – оно медленно гасло.

– Помнишь, ты мне однажды сказала, что не понимаешь, почему я не довожу дело до конца. Почему, получив твое тело, я всякий раз позволял тебе вырваться? – он оттолкнулся от стены, дернул верхний клапан на кителе и неторопливо расстегнул, сбросил с плеч. – Потому что всему свое время. Сегодня я намерен взять то, что хочу. Да и тебе пора расплатиться за все, чему я тебя научил. Завтра тебя может не стать, и я так и не отведаю тебя… А это обидно.

Он стремительно наступал. Ноздри тяжело втягивали воздух, жадно ловили ее запах, ее страх.

– Паль, ты в своем уме? – она шагнула назад.

Бедро уперлось в угол стола.

Взгляд искал то, что могло помочь защититься. Он поймал его, снисходительно усмехнулся. В несколько шагов сократил расстояние между ними и, не дав опомниться, с силой толкнул к стене. Ульяна ударилась затылком, двинула кулаком ему под дых, и тут же – носком ботинка по колену. Удар он перенес, от второго пинка уклонился. Рывком потянул на себя и, развернув к себе спиной, скрутил руки Ульяны.

– Пусти! – она неистово брыкалась. – Мне больно!

Креонидянин впитывал ее рваное дыхание. Холодно и равнодушно улыбался:

– Ксения верно тебе сказала – не стоит мне доверять и подпускать слишком близко. А ты расслабилась и потеряла бдительность.

Ульяна извивалась в попытке высвободиться, болтала ногами, стараясь ударить пяткой по щиколотке, вырывала руки. Сабо приложил ее к стене, в одно мгновение выбив из легких воздух. Рядом загрохотал, опрокидываясь, информер Артема, мигнул экраном и отключился.

Ульяна с надеждой посмотрела на него – Артем должен получить уведомление о поломке, прийти сюда. Но ужас, что он увидит ее такой… с Сабо… заставил вздрогнуть.

– Паль, не надо, пожалуйста.

Он усмехнулся:

– Ты ведь не рассчитывала, что я забуду смерть отца, свое измазанное в грязи имя… За все надо платить. И тебе, и Пауку.

Она поняла, схватилась за догадку, как за спасительную соломинку:

– Я ведь не нужна тебе, – ей удалось вырвать руку, и сейчас она пыталась оттолкнуться от стены, чтобы вздохнуть хотя бы на мгновение полной грудью. Мутило. Страх и отвращение застилали глаза. – Ты мстишь Артему. Но зачем так?

Он приник к ее виску, прошептал доверительно:

– Одним ударом всех зайцев, – он его размеренного голоса стало холодно в груди. Стало ясно: он давно все решил. Просто ждал подходящего мгновения. И вот сейчас оно настало. – Это очень символично…Каюта Паукова, его корабль, его женщина, его постель… Накануне Битвы тысячелетия…Ирония, правда?

– Св-волочь… Ненавижу!

Ульяна боднула его головой, попала затылком по скуле, Сабо раздраженно выдохнул. Но выпустил Ульяну. Мгновение, и она рванула к дверям.

Слишком медленно.

Запястье сдавило железной хваткой. Сабо, будто играя, дернул за рукав и отбросил на кровать. Хлесткий удар по щекам – наотмашь, яростно, до искр из глаз и потери сознания, окуная с головой в ватную тишину и беспомощность. Девушка шумно втянула ртом ставший болезненно липким воздух, застонала.

– Ненавидеть надо тоже уметь.

От него пахло водорослями, чуть подтухшей рыбой и медом. Сладко, приторно, прилипчиво. Понимание, что на этот раз – это конец, накатывало неотвратимо, сдавливая легкие, сминая надежду. Сабо рывком сломал молнию на комбинезоне, дернул вниз, ткань хрустнула под его пальцами, стала рыхлой и хрупкой.

Волна нестерпимой боли и ужаса вперемешку с отвращением накрыла следом. Знакомая каюта плыла перед глазами. Звериная ярость в холодном, изучающем взгляде. Ее будто нанизывали на вертел. В кромешной тоске не осталось ничего, кроме его шепота у виска:

– Запомни, тварь. Вне зависимости от исхода завтрашнего боя, ничего не изменится… Здесь ты и такие, как ты – никто. Мясо. Сор… Ты запомнишь эту минуту на всю оставшуюся жизнь. Каждый раз, когда Пауков будет касаться тебя, в твоей памяти будут оживать эти минуты. Мои руки. А вместе с этими минутами буду оживать в твоей памяти я… И на смертном одре ты будешь помнить в мельчайших подробностях эту минуту.

Взгляд Ульяны упал на перевернутый стул и куртку Артема. Сердце забилось чаще – во внешнем кармане он носил с собой плазменный нож. Не дотянуться.

Ульяна сделал еще одну попытку вырваться, изогнулась и почти свесилась с кровати. Рука соскользнула вниз, кончики пальцев сомкнулись на гладкой белоснежной ткани. Чуть подтянули к себе.

Пальцы скользнули в карман и безошибочно нащупали холодную ручку. Рывок и ей удалось развернуться и упереть острие в грудь креонидянина.

Тот замер и криво усмехнулся:

– Это что-то новенькое, – он медленно поднялся на локтях.

– Это что-то старенькое. – Ульяна оттолкнула его от себя, сбросила тяжелое тело.

Села, не выпуская нож из рук. Сгорбившись на краю кровати, она пыталась вытянуть простынь, чтобы прикрыться.

Сабо лениво наблюдал за ней.

– Ты не посмеешь.

– Думаешь, у меня все еще не хватит мотивации? Что ты там говорил про убийство в первый раз, про пик желания? Про эмоции?

Сабо молчал и продолжал с любопытством разглядывать ее как экспонат в зоопарке – с холодным интересом.

Ульяна соскользнула с кровати. Продолжая держать нож направленным на креонидянина, свободной рукой кое-как собрала покрывало, укуталась в него. Медленно, на дрожащих полусогнутых ногах отошла к стене. Прислонилась спиной, стараясь не выпускать его из вида. Сабо смотрел на нее исподлобья, криво ухмылялся. Ульяна чувствовала – продолжал играть. А когда девушка подняла на него глаза, неторопливо поднялся и шагнул к ней. Дикая пластика убийцы, от которой леденела кровь.

Ульяна предупредила:

– Не подходи.

Не спуская глаз с искусанных губ, он сделал еще несколько шагов и остановился в полуметре от девушки.

– Ты ничего не сделаешь, – он самоуверенно усмехнулся.

И сделал еще один шаг вперед.

Его остановила острая боль и жар в груди, растекающийся по телу. Стало горячо и холодно одновременно. Удивительные бирюзовые глаза смотрели на него с ужасом. Они – его боль. Его проклятье. Сводивший с ума запах диковинных трав смешивался с чем-то тяжелым и липким, смолистым.

Паль Сабо опустил глаза – локти землянки прижимали к груди край покрывала, в руках все еще был зажат плазменный нож. Короткое лезвие алело, на горячем острие закипала, бугрясь и сворачиваясь красно-бурая жидкость. На язык осел медно-металлический привкус.

На его груди алела крохотная точка, из нее, пульсируя, выбивалась кровь. Белые пальцы дотронулись до раны, будто желая убедиться, что это с ним. По