Неудивительно, что и популярность берлинского Клуба им. Я. Л. Тейтеля (официальное название: Всемирное общество «Дети-друзья») росла с каждым месяцем, начав с нескольких десятков посетителей, в Клубе стали собираться до 150 человек (в 1926–1927 гг.) разных возрастов, религий и национальностей, а спустя три года численность членов клуба достигла 324 чел. из 34 школ Берлина. По возрастному составу преобладали школьники младших классов (8–10 лет), но были и выпускники школ. По социальному составу большинство детей было из семей ремесленников и торговцев еврейского происхождения. По географии происхождения – около 40% были дети из польских семей, 20% – дети из России, 10% – из немецких и австрийских семей820Приток такого количества детей разных по национальности, социальному происхождению и опыту социализации обусловил необходимость поиска новых подходов к их общению и воспитанию. У Тейтеля было безошибочное чутье на людей и вскоре вокруг Клуба собирается интернациональная команда педагогов, психологов, новаторов, одержимых, как и Тейтель, идеей гуманизма и поиска новых педагогических методов.

В Берлине в Обществе распространения здравоохранения среди евреев (ОЗЕ) консультировал бывший выпускник Киевского университета, профессор психологии Фишель Шнеур-Залманович Шнеерсон (1887–1958). Рожденный в украинском Каменец-Подольске, выходец из знаменитой династии раввинов – внук основателя Копысской ветви Шнеерсонов, Иешуа-Фишель уже в 15 лет демонстрировал блестящие знания Талмуда, но еще больше влекли его тайны психологии и человеческих отношений. Несколько лет он учился в Берлине, но начавшаяся Первая война не позволила ему продолжить обучение. В 1919 г. Шнеерсон преподавал в Киевском университете и работал в комиссии по изучению последствий погромов на Украине. Поскольку и Тейтель в послереволюционные годы входил в состав Еврейского центрального комитета помощи жертвам погромов на Украине, то можно предположить, что их знакомство началось в городе на Днепре, т.е. еще до эмиграции в Берлин. Как и Тейтель, Шнеерсон в 1921 г. покинул Киев. После года работы в Варшаве, он прибыл в Берлин.

Шнеерсон был первым врачом-психологом, кто задался вопросом о состоянии психики и развитии еврейских детей непосредственно в условиях военных действий, и стал записывать трагические воспоминания сирот и жертв погромов на Украине. Он считал, что трагедия особенно тяжело отразилась на состоянии еврейских детей, многие из которых потеряли родители, стали свидетелями гибели близких и жертвами гонений. Не менее трагичными оказались и психические последствия для нееврейских детей, ставших свидетелями разбоя, насилия и смерти во время погромов, революции или войны. Шнеерсон разрабатывает теорию анализа и социального воспитания детей, вводя две основные группы – обычные дети и дети с особенно чувственным мировосприятием821Исходными элементами этой теории являются биография ребенка и его чувственный мир переживаний. Особую роль Шнеерсон уделял записям снов, сказок и фантазий детей. Задачу воспитания Шнеерсон видел в создании универсума детского мира, содействующего развитию творческих способностей ребенка и чувства социальной солидарности.

В начале 1923 г. в помещении Союза русских евреев Шнеерсон прочел три лекции о психологии, где затрагивались и вопросы воспитания детей в трудные времена822Его идеи оказались настолько востребованы, а опыт работы с детьми-жертвами погромов заинтересовал берлинские научные круги. В 1924 году в одном из старейших издательств Берлина (основано в 1729 г.!) в серии «Школа жизни» выходит немецкий перевод его книги «Время катастроф и взрослеющее поколение». Издателем серии являлся известный немецкий педагог и реформатор в области образования Франц Хилкер (Franz Hilker). Во вступительном слове к публикации Хилкер отмечал, что в трудное время войн и революций педагогическая программа Шнеерсона «содействует доступности образования для разных возрастных групп, развитию телесных, духовных и душевных сил посредством продуктивной деятельности, пробуждения новой этики и религиозности»823.

Время катастроф разрушало привычные человеческие ценности и отношения, ставя вопрос перед педагогами о будущем семьи и о том, как общество может/обязано помочь ребенку, потерявшему семью. Эмиграция ставила и традиционное семейное воспитание в совершенно новые условия. Ситуация осложнялась тем, что в одном беженском пространстве – городе, улице, пансионе – оказывались семьи совершенно разных культурных и религиозных традиций. В начале ХХ столетия в образовании активную роль начинают играть категории «свободы», «личности», «коллективизма», «равенства», а поиск новых подходов социализации ребенка становится актуальной темой в работах педагогов и психологов. Значение этих категорий в воспитании человека нашло отражение не только в научном, но и в публицистическом творчестве Шнеерсона824В этой связи особенно интересен написанный им в начале 30-х годов роман «Гренадирштрассе», который представляет яркую картину еврейской жизни Берлина. Читатель становится свидетелем мучительных поисков смысла жизни и идентичности главного героя Йохана Кетнера – альтер-эго самого Шнеерсона, его конфликтов взросления. Травма детства – потеря матери – доминирует в чувственном мировосприятии главного персонажа. В романе появляется и еще один герой – Мешиах, почитаемый всеми старец, собирающий деньги у евреев Берлина на нужды бедствующих восточноевропейских собратьев. Контрапункт фактов (ранняя утрата матери, сборы денег для евреев, дом, в котором встречаются интеллектуалы, проводятся диспуты) позволяет сделать предположение о том, что Шнеерсон создавая образы романа, использовал биографические сведения из жизни Я. Л. Тейтеля и описывал вопросы, волновавшие прогрессивное еврейское сообщество в Берлине.

Устами Кетнера Шнеерсон задавался вопросом поиска света в каждом человеке и путей спасения человечества в целом, которые автор видел в творческой реализации личности и элементах хасидской мистики. Тейтель, являясь практиком, был далек от мистических учений. Но, как и Шнеерсон, он верил, что свет добра есть в каждом человеке и его лучи пробьют любые тучи: «…должно пробить – и непременно пробьет – солнце любви, сочетаемое со знанием»825Ни в одной теории – ни религиозной, ни революционной – Тейтель не видел средства спасения человечества, считая, что «чем шире и универсальнее идея всеобщего спасенья, тем больше крови проливается при неизменно неудачных попытках ее осуществить. Если бы все люди захотели помочь тем, кто рядом с ними, из мира ушла бы такая необъятная часть горя и мук, что дальнейшее устроение его не потребовало бы много усилий»826.