но назвать происходившее разговором тоже было нельзя. Скорее периодически бабушка сообщала что-то Горенову.

– Я невысо́ко живу, на втором этаже… Но там держава есть… Перила… Я за них держусь, за державу, так и поднимаюсь. Лифта-то нету.

Георгий не встревал. Безотносительно поступавшей информации слушать её было приятно. Он не открывал рта, до тех пор, пока она не сказала:

– Я за людей молюсь. Люди были, люди есть и люди будут. Святая вода ещё осталась, слава Богу. Значит, всё хорошо будет.

Горенов не сдержался и всё-таки на это возразил или задал какой-то провокационный вопрос, но слова прозвучали так невнятно и малоубедительно, что даже у него самого возникли сомнения. Бабушка рассмеялась.

– Я живу одна… Рассчитываю только на людей. На добрых людей. Вот и ты помог, добрый человек.

Они пришли к ней домой. Маленькая однокомнатная квартирка. Всё очень старое, годы витали в воздухе. Книг было мало, только советские, ничего нового. Георгий осматривался с любопытством.

– Вот ты всё думаешь, всё спрашиваешь… А ты не думай! У меня соседка была. Померла недавно. Она перед этим чуть умом не двинулась. К ней внучка привозили. Хороший такой внучок, крепенький. Он за ней всё ходил и говорил: «Баба, молись и кайся… Молись и кайся… Молись и кайся». Очень она его любила за это, нахваливала нам всем. Мол, умница какая растёт. Мальчик-паинька, хороший. А внучок этот не унимался, повторял: «Молись и кайся…» Что ж такое? Она уж чуть не того… Потом однажды перебирают они детские книжки вдвоём. А он хватает «Малыш и Карлсон» и как завопит: «Баба, молись и кайся! Молись и кайся…»

Старушка звонко расхохоталась так, что её некрепкие полки задрожали, а потом резюмировала серьёзным голосом:

– Потому я и говорю тебе, не думай. Лучше книжицу какую хорошую почитай…

Горенов вышел от неё нескоро. Бабушка ещё поила его чаем с курабье и вареньем из крыжовника, густым, как в детстве. Вряд ли оно действительно приходилось ему ровесником, но старше Лены вполне могло оказаться. Тёмное и плотное, словно нефть. А какое сладкое! Где теперь найти крыжовник? Он остался в прошлом вместе с крапивными ожогами и рыбалкой на самодельную удочку. В магазинах нынче продаётся какая-то совсем другая ягода, ошибочно называемая тем же словом.

После внезапного похода в гости Георгий ощущал себя гораздо умиротворённее. Именно это помогло принять решение. Он достал мобильный телефон и набрал номер Андрея.

– Ну, ты прям это… – усмехнулся тот. – Чуйка!.. Молоток!

– Скажи, пожалуйста, было что-то интересное за последнее время?.. – Горенов сразу перешёл к делу, сердце стучало безумно.

– В смысле?.. Знаешь, последние времена у нас ещё не настали, – продолжал шутить следователь, будто их прошлый разговор так и не закончился. – Мы всё ждём, но пока сводки не подтверждают.

– Так было? – Георгий начинал заводиться.

– Да было, было… – удивился Андрей. – Приезжай.

– Куда?

– В смысле? К нам, в отделение. Здесь и поговорим, – его тон внезапно стал другим, гипнотически спокойным.

Такого поворота Горенов не ожидал.

– А что случилось-то? – взволнованно спросил он.

– В смысле? – теперь уже раздражённо заговорил следователь. – Приезжай, расскажу, что случилось. Тебе понравится. Может, и сгодится для твоих книжонок…

– А по телефону не можешь?

– А по телефону я вообще не должен с тобой ничего обсуждать, – произнёс Андрей настолько сурово, что Георгий вмиг решил, будто ему известно всё… Или не совсем «всё». Скажем, про отсылки к детективам до них наверняка так и не дошло, но вот в том, что Горенов виноват, сомнений у полиции уже точно не было.

– Слушай, я сейчас не могу, я за… за городом… – промямлил он, стараясь не выдавать беспокойства.

– А где?

Георгий будто услышал шорох того, как следователь придвинул к себе лист бумаги и щёлкнул ручкой. По крайней мере, в своей книге он бы обязательно написал Андрею именно такие действия.

Страх сковал Горенова полностью, паника парализовала и речевой аппарат. По ощущениям это напоминало, как однажды ему делали фиброгастроскопию. Он почувствовал себя скрюченным, лежащим на холодном столе в позе эмбриона и испытывающим сильный, непрекращающийся рвотный рефлекс. Чуть раньше в горло брызнули анестезию, оттого было трудно даже глотать.

– Эй… Ты где, спрашиваю?

Георгий в ужасе бросил трубку… В тот же миг шавермы, крыжовник, печенье и другие сладости рванулись из глубин желудка наверх, а потом снова оказались внизу, на асфальте. Хорошенькое дело. Оранжево-жёлтая лужица у его ног напоминала по форме букву Q.

Телефон в руке зазвонил. Разумеется, это был Андрей, можно не проверять. Паника усиливалась. Рефлекторно Горенов выбросил аппарат и побежал.

Такое развитие событий представлялось логичным, но тем не менее почему-то неожиданным. То есть если всё правда… Если Борис ничего не выдумал… Или, наоборот, пусть выдумал, но, если они действительно – персонажи какой-то книги, значит, так и должно было случиться. Против жанра не попрёшь. Детектив обязательно закончится – в этом глаголе внезапно проступило слово «закон» – поимкой преступника, победой разума и возмездием.

Людям не нужна книга о книгах. Роман о писателях тоже вряд ли заинтересует широкие массы. Читатель хочет читать о себе, о таком же человеке, как он сам, или о том, каким мог бы стать, если бы все его мечты осуществились. Людям нужны тексты практически полезные, подсказывающие, как прожить жизнь, как поступить. Но Горюнов сам не знал, а потому не мог давать советов… Он хотел лишь спастись. Выбежать из этой книги прочь, соскочить со страницы и рвануть из окна библиотеки, как Тед Банди.

Сколько преступлений совершается в России! И ведь большая часть из них не раскрывается. Здесь нет места справедливости, и надежды на неё нет. Так почему же именно его должны поймать? И отчего сейчас Георгию так совестно рассчитывать на спасение и снисхождение, то есть на несправедливость?

Тишина… Наконец-то он поставил перед собой вопрос, ответ на который плавал на самой поверхности. Да потому, что его замысел, всё содеянное, все принесённые жертвы, убитые люди имели смысл лишь в том случае, если преступления в конце концов будут разоблачены… Преступления или преступник, их автор? Так или иначе, необходимо, чтобы идея и великое множество её подробностей стали достоянием широкой общественности. Только если люди узнают об этом, появляются шансы, что кто-то устыдится прочитанного и поостережётся в следующий раз покупать бросовый детектив или любовный роман. Лишь тогда пойдёт молва. А без этого… Коль скоро убийства останутся кошмарной городской тайной, «висяками», наборами протоколов в отделениях полиции, будут ли о них широко сообщать в новостях? Свяжут ли воедино? Вся жизнь Горюнова – а понятно, что за