Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё бывает сонный паралич – разновидность катаплексии. Чаще всего подобное случается при пробуждении, но может проявиться и при отходе ко сну. Это как бы «сомнамбулизм наоборот» – не спящий человек управляет мышцами и телом, а, напротив, бодрствующий полностью обездвижен, не может пошевелиться и даже позвать на помощь. Кстати, явление достаточно распространённое, по статистике его переживал чуть ли не каждый двенадцатый. Из-за того, что при этом параличе мозг временно выключен из привычной системы, катаплексия сопровождается обильными, страшными и чрезвычайно правдоподобными видениями.
Или же причина – бессонница. Ведь уже после трёх суток непрерывного бодрствования никакой последовательной систематической деятельности вести нельзя. Потому невозможно и писать. На пятые сутки возникают галлюцинации. На десятые человек забывает, как его зовут и где он находится… в Таганроге или в Петербурге.
А может, Георгий – это дельфин, спящий одной половиной мозга и плывущий по кругу? Правое или левое полушарие ведёт его в данный момент?
Каждый из перечисленных вариантов многое расставил бы по своим местам. С точки зрения эмоций, во сне мы переживаем всё точно так же, как наяву, только скорость событий может быть гораздо выше, словно кто-то нажал на кнопку перемотки. Более того, учёные доказали, что иногда перемотка идёт в обратную сторону.
При этом ночные видения таинственным образом связаны с воспоминаниями, то есть с происходившим на самом деле. Во сне дневные события сортируются и перерабатываются так, чтобы нужные остались в памяти и были доступны всегда. Это происходит с помощью гиппокампа – отдела мозга, похожего на морского конька, а не на обычную «сухопутную» лошадь. Именно благодаря ему люди могут учиться, совершенствоваться, усваивать информацию, знания и навыки. Но не нужно даже пытаться делать это, если ты не спишь. Иными словами, благодаря грёзам пережитое становится багажом человека. Только из-за них мы, возможно, живём не зря. И именно потому по ночам приходят идеи, случаются озарения, совершаются открытия.
Самая главная черта настоящего сна – то, что всё вокруг кажется совершенно реальным. Дёргай за ухо сколько хочешь, лишь после пробуждения человек поймёт, было это на самом деле или нет. Проснулся ли сейчас Горенов? Или опять сон во сне? Если так, то где же он находится теперь?
По статистике место действия каждой шестнадцатой грёзы – своеобразный смысловой вакуум. Там нет окружающей среды, события происходят «нигде». А каждый десятый сон – лишь статическое изображение, фотография, кадр кинофильма или живописное полотно.
Но, опять-таки, стоит всё это проговорить, объяснить читателю, как очередной замысел обращается в руины, лишаясь шарма таинственности. Быть может, прав был Горюнов? Их нужно наказать. Каждого! Поскольку все виноваты перед книгой в том, что прочли её до конца! Что заставили автора попытаться воплотить фантазм, образ, имевший хоть какое-то отношение к пространству смыслов, в словах, то есть в средстве, не предназначенном для его передачи. В том, что сделали из писателя, из живого человека, не более чем игрушку в этой древней забаве.
Грех чтения обусловлен одной проблемой: книга в сознании познакомившегося с текстом никогда не оказывается адекватной замыслу. Непрочитанные романы намного интереснее прочитанных. Фантастические и искромётные слухи о великих текстах превосходят реальные впечатления. Чтение – это путь разочарования. Пока близорукий глаз не пробежал по строкам, загадочный смысл ещё имеет шансы представляться потусторонним чудом, пусть даже не являясь им. Но после – уж точно нет. Выход один: значит, тайна должна оставаться тайной! Её нельзя раскрывать! Никогда! Они не должны знать, что было на самом деле!
Может ли история не иметь конца? Обрыв сюжета в кульминации или другом интересном месте, как правило, не удовлетворяет читателя, нужно именно непрекращающееся повествование. Возможно ли такое? Сколько авторов ломали копья, пытаясь создавать бесконечные книги, но всякий раз подобные затеи вероломно разбивались о последнюю страницу.
Однако текст может оборваться по объективным причинам, не имея никакого потенциала продолжения. Вот Агата Кристи попросила опубликовать роман «Занавес» после своей смерти. А что, если автор умрёт, так и не сочинив до конца? Автор-персонаж, автор-человек или автор-тот, кто диктует им буквы и знаки препинания… Что, если герой не успеет дожить до ответа? Коль скоро всё происходившее могло случиться в ночной грёзе, тогда сновидец и есть главный автор.
Детектив в этом случае останется без развязки, без разгадки, без той «справедливости», которая непреодолимой стеной отделяет литературу от жизни. Ну, допустим, повезли бы сейчас Горюнова в тюрьму, отправили бы на каторгу. Разве хороший конец? А если бы он искренне раскаялся, и Вика поехала за ним – стало бы лучше? Это помогло бы вернуть убитых к жизни? Чему-то бы научило? Кого-то бы утешило? Спасло?
Апноэ сна выглядит так: спящий перестаёт дышать, потом вдруг резкий храп, и воздух снова поступает в лёгкие. А иногда этого неприятного громкого звука не раздаётся. Тело тихо начало остывать, в нём рассасываются мысли, тают фантазии, а буквы-то – на месте, знакам препинания тоже ничего не сделается.
Но если всё-таки не сон, а быль? Если всё на самом деле?.. Горюнов заёрзал от волнения. Другого выхода нет, нужно умереть! Погибнуть, исчезнуть! Во имя книг, во имя смыслов, во имя этого всего!.. Или – во имя чего угодно! Прямо в пригородном автобусе! Во что бы то ни стало! Любыми средствами, любой ценой! Лишь бы не успеть произнести, отдать самому себе и исполнить приказ, что именно тут, здесь и сейчас, должна появиться последняя точка