Произошедшая осенью 1940 года капитуляция Франции фактически остановила заговор против Гитлера. Триумф фюрера свершился столь стремительно, даже ошеломляюще, что большинство генералов утратило всякую решимость сопротивляться. Популярность Адольфа Гитлера взмыла до небес. Победы множились, за считаные месяцы пали Югославия, Греция и Албания, в Северной Африке успешно продвигался генерал Роммель. Казалось, Гитлера остановить невозможно, и многие генералы охотно позволили высокому течению нести себя и пальцем не готовы были пошевельнуть против фюрера.

Донаньи и Остер видели единственный шанс в том, чтобы привлечь к заговору высшее военное руководство. Поначалу была надежда на массовое народное движение, но с тех пор, как Мартин Нимёллер попал в заключение, стало ясно, что снизу нацистов не опрокинешь. Отвага, с какой Нимёллер противостоял Гитлеру, и его выдающиеся лидерские качества могли бы сделать его вождем Сопротивления – потому-то Гитлер и отправил христианского фанатика в концлагерь. Теперь действовать предстояло сверху, то есть – руками генералов.

Некоторые генералы отважно и благородно приняли на себя руководство заговором и были готовы действовать по первому сигналу, но нашлось немало менее великодушных людей, для кого реванш за позор Версаля перевешивал даже отвращение к Гитлеру. Многие рассуждали так: пусть Адольф Гитлер сослужит свою службу, а потом его можно будет заменить на менее брутального вождя – и тогда, мол, они и сами готовы озаботиться политическим вопросом, но пока, в дни столь блестящих побед, не идти же на уступки Франции и прочим причастным к Версальскому договору державам. Кое-кто опасался превратить Гитлера в мученика: вновь сложится легенда об «ударе» в спину, Гитлер станет Цезарем, а его убийцы – Брутом и Кассием. И чего ради рисковать? Медуза Браухич был одним из множества людей твердых убеждений – следить, куда ветер дует. «Я лично ничего предпринимать не стану, – твердил он, – но и другим мешать не стану»493. В этот год величайших успехов нацизма Бек, Донаньи, Остер, Канарис, Герделер и другие участники Сопротивление делали, что было в их силах, но почти ничего не добились.

Наступило 6 июня 1941 года, и появился печально знаменитый Приказ о комиссарах. Гитлер вознамерился развязать войну против России, начать операцию под кодовым названием «Барбаросса», и вновь проявилась его закоренелая вражда к «восточным расам», ко всем славянам, начиная с поляков. Приказ о комиссарах обязывал солдат и офицеров расстреливать на месте военнопленных политруков. В Польше Гитлер устроил так, чтобы армия не соприкасалась с наиболее вопиющими актами жестокости – он понимал, что солдаты этого не вынесут, так что самые подлые, самые антигуманные дела он предоставил творить бездушным эсэсовцам. Но теперь роль палачей возлагалась на саму армию вопреки столетиями прививавшимся кодексам воинской чести. Генералы встрепенулись, и даже самые слабовольные увидели, что пытались усидеть верхом на тигре.

Перебить всех попавших в плен комиссаров Красной армии! Неслыханно! Однако Гитлера не слишком-то интересовали старомодные представления о морали и чести. Он пролагал свой собственный, дикарски-жестокий путь к победе, изрыгая афоризмы, логика который черпалась, видимо, прямиком из ада: «На Востоке, – заявил он, – жестокость – это милосердие по отношению к будущему». От командующих немецкой армией требовалось «принести в жертву свои принципы». Поясняя необходимость Приказа о комиссарах, Гитлер нашел потрясающее оправдание: «Убивать их всех за насаждение варварских, азиатских методов ведения войны»494.

Хеннинг фон Тресков – типичный прусский офицер с традиционным чувством чести – издавна проникся презрением и ненавистью к Гитлеру. Он первым из фронтовых офицеров установил контакт с заговорщиками. Услышав Приказ о комиссарах, он сказал генералу Герсдорфу, что нужно добиваться у Бока его отмены, иначе «на германский народ ляжет бремя вины, которую мир не забудет ему и через сотню лет». Причем вина, как он опасался, ляжет не только на Гитлера и его приближенных, но «на вас и на меня, на вашу жену и на мою, на ваших детей и на моих»495. Для многих генералов Приказ о комиссарах оказался переломным моментом. Даже слабодушный Браухич не выдержал и попытался поговорить на этот счет с Гитлером, а тот швырнул в него чернильницей.

* * *

Операция «Барбаросса» началась 22 июня: Германия напала на Советский Союз. Суеверная надежда на непобедимость фюрера все еще была сильна, однако впервые появилось беспокойство: не пора ли Гитлеру остановиться, пока он не слишком зарвался. Полоса везения не могла не оборваться рано или поздно. Сами безбрежные пространства России вызывали оторопь у любого разумного человека. Но разумные соображения нисколько не тревожили Гитлера, и, наплевав на очевидный риск, он двинул свои войска к Москве.

Руководители заговора сочли момент благоприятным. Приказ о комиссарах обеспечил их множеством новых союзников среди генералитета, а когда началось бесчеловечное применение этого приказа, ряды Сопротивления пополнялись день ото дня. Остер и Донаньи по-прежнему работали под прикрытием адмирала Канариса. Вот уж кому приходилось жить двойной жизнью, так это адмиралу Канарису. По утрам он катался верхом по Тиргартену с Гейдрихом, этим спрутообразным вампиром, и в то же время использовал все имевшиеся в его распоряжении рычаги, чтобы подорвать режим нацистов и влияние того же Гейдриха. Гитлеровская банда вызывала у него рвотный рефлекс. Рассказывают, что во время поездки по Испании Канарис поднялся в открытом автомобиле и нацистским приветствием поздоровался со стадом овец: «Может, среди этих баранов и кто-нибудь из партийных шишек затесался», – сыронизировал он496.

Только в сентябре Бонхёффера вновь отправили в командировку от абвера – и снова в Швейцарию. До той поры он продолжал писать «Этику» и занимался пастырской работой. С помощью Остера и Донаньи он добивался отсрочек и даже освобождения от действительной службы для некоторых пасторов Исповеднической церкви. Таким образом он уберегал их от опасности погибнуть на фронте и вместе с тем сохранял пастве наставников, нужда в которых еще более обострялась в это тяжелое время. Битву за пасторов Бонхёффер чаще проигрывал, чем выигрывал, – так обстояло дело со многими его битвами, – но он не терял мужества и благодарил Бога за каждый успех.