...

На Черчилля и министра иностранных дел Идена эта страстная речь не произвела ни малейшего впечатления. Но Бонхёффер не сдавался. Он составил подробный меморандум, в котором разъяснял, что отсутствие поддержки со стороны союзников лишает заговорщиков остатков решимости. Если «хорошие немцы», участники Заговора, рискующие жизнью ради свержения Гитлера, не могут рассчитывать на иное отношение со стороны англичан, чем наци, то кто же согласится на подобные условия?

...

Бонхёффер наивно рассчитывал получить какое-то известие от британского правительства, когда его меморандум попадет в соответствующие руки, но надежда была напрасной. Ответ так и не поступил. Тогда, в сентябре, в Женеве, Виссерт Хуфт спросил Бонхёффера, о чем он молится. «По правде говоря, – ответил Бонхёффер, – я молюсь о поражении моего народа в войне, ибо это единственный путь расплатиться за страдания, причиненные моей страной миру»507. С Восточного фронта поступали новые сообщения, и то, что Бонхёффер узнавал через Донаньи, нельзя было даже назвать чудовищным – требовались новые слова.

Немецкая армия продвигалась к Москве, и эсэсовское варварство было спущено с цепи. Словно дьявол и все его орды вырвались из ада и заполонили землю. В Литве эскадроны SS сгоняли евреев в одно место и забивали их до смерти, а потом танцевали под музыку на трупах. Затем мертвые тела уволакивали, в тот же двор вталкивали следующую группу, и вновь начиналась макабрическая игра508.

Эти ужасы подтолкнули в объятия заговорщиков множество державшихся прежде в стороне офицеров. Группа военных явилась к фельдмаршалу Боку и чуть ли не со слезами умоляла остановить «оргию казней» в Борисове. Но и Бок был бессилен. Когда он попытался вызвать к себе эсэсовского командира, распоряжавшегося массовыми казнями, гражданский «губернатор» Белоруссии – генеральный комиссар Вильгельм Кубе – пренебрежительно рассмеялся в ответ: Гитлер предоставил эсэсовцам полную свободу действий, и даже фельдмаршал ничего не мог с этим поделать.

В это время граф Петер Йорк фон Вартенбург и его кузен фон Штауффенберг преодолели инстинктивную неприязнь военных к тайной интриге и тоже присоединились к заговору. Оба они были глубоко верующими христианами и принадлежали к касте германской военной аристократии. То, что творилось у них на глазах, уничтожало все усвоенные ими с детства понятия и ценности. Штауффенберг возьмет на себя вошедшее в историю покушение 20 июля 1944 года, о чем речь пойдет дальше.

По возвращении из Швейцарии Бонхёффер услышал о новых ужасах – на этот раз внутри страны. Вышел очередной антиеврейский закон, предписавший евреям носить на публике желтую звезду. Антисемитизм вышел на новый виток, и Бонхёффер понимал, что это лишь предвестие «окончательного решения». На собрании в доме Донаньи Бонхёффер заявил, что, если это необходимо, он сам готов убить Гитлера. До собственноручного покушения Бонхёффера на фюрера дело не дойдет, но для Бонхёффера важна была ясность: если б он не был готов сделать это сам, он не стал бы осуществлять «неприятную» миссию чужими руками. Однако сначала он считал нужным выйти из Исповеднической церкви: многие члены Церкви ужаснулись бы его решимости убить главу государства, а главное – он не хотел действовать в качестве одного из руководителей Церкви и тем самым навлекать подозрения на других. Его участие в заговоре касалось только его самого и Бога, в этом он был уверен. Он также знал, что избранничество – избранничество евреев, избранничество пророков, его собственная миссия – есть нечто непостижимое и страшное. Это величайшая честь, какой может удостоиться человек, но и бремя, которого никто не должен искать умышленно.

Первым серьезным делом Бонхёффера на «секретной службе» стала операция по спасению семерых евреев. Разрабатывалась операция абвером, и ей был присвоен код U7 ( Unternehmen 7, то есть «Операция 7», по числу евреев, которых первоначально планировалось вывезти – в итоге их число удвоилось). Адмирал Канарис хотел помочь двум своим друзьям-евреям и их близким, а у Донаньи было двое еврейских же коллег-юристов. Всех семерых переправляли в Швейцарию под предлогом, что они расскажут швейцарцам, как прекрасно в Германии обращаются с евреями, то есть перед Гиммлером и его присными эту горсточку евреев выпускали затем, чтобы они лгали в пользу нацистского режима.

Поначалу евреи испугались, что именно этого от них и ждут – поддержки нацизма перед миром, – и отказались сотрудничать. Донаньи, рискуя головой, рассказал им правду: это «контроперация», он хочет, чтобы они рассказали швейцарским властям правду. Этим людям Донаньи поведал о причастности к заговору против Гитлера полковника Остера, графа Мольтке и адмирала Канариса.

Операция вышла довольно сложной и отняла много времени. Прежде всего требовалось исключить имена семерых из депортационных списков, затем официально сделать их агентами абвера, как прежде Бонхёффера. С другой стороны, еще требовалось убедить Швейцарию принять иммигрантов, что было очень нелегко: Швейцария сохраняла нейтралитет и воздерживалась от помощи немецким евреям. Преодолеть эту проблему удалось с помощью экуменических контактов, которые пустили в ход Бонхёффер, Юстус Перельс и Вильгельм Ротт, состоявший в Цингсте ассистентом Бонхёффера. Они объяснили швейцарским пасторам, что речь идет о жизни и смерти: если этим людям не удастся бежать из Германии, их вскоре отправят в концентрационные лагеря, на смерть. Ротт взывал к президенту Федерации швейцарских церквей, понимая, что просит о юридически невозможном.

...

Но и возгласы Ротта оставили швейцарцев равнодушными. Тогда Бонхёффер написал Барту.

Швейцарские власти пошли на уступки, но за плату: Донаньи должен был перевести в Швейцарию крупную сумму денег в твердой валюте, чтобы беженцы не сделались обузой для принявшей их страны. Именно перевод валюты стал той ниточкой, которую позднее заметили и размотали архивраги абвера Гиммлер и Гейдрих [49] , и в результате эта ниточка привела к разоблачению заговора и аресту в том числе и Бонхёффера. Именно преступления нацистов против евреев в первую очередь побудили Бонхёффера и многих других участников заговора к сопротивлению режиму. Брат Дитриха Клаус и его зять Рюдигер Шляйхер, выслушав в 1945 году свой смертный приговор и зная, что теперь можно говорить, не подвергая опасности других людей, потрясли своих палачей, заявив, что присоединились к заговору главным образом из-за евреев509.