Но во второй половине сентября врачи позволили ему короткое время побыть дома, в новой квартире, которую правительство предоставило его семье в ухоженном районе возле Московского государственного университета. Александр был истощен, страшно исхудал, у него развилась зависимость от наркотиков, которыми врачи пытались приглушить страшную боль его ожогов. Когда врачи хотели снять Ювченко с болеутоляющих, им пришлось заставлять его снова учиться жить самостоятельно – после недель круглосуточного ухода. война с радиацией для него не была закончена. Спустя месяцы после взрыва на руках и ногах у него продолжали проявляться новые ожоги. Его снова положили в больницу № 6.

Пока выжившие жертвы острой лучевой болезни лежали на больничных койках в Москве, эвакуированные жители Припяти оставались в подвешенном состоянии, не зная, смогут ли когда-нибудь вернуться в свои дома. На границе зоны отчуждения в городе Полесское ютились тысячи эвакуированных горожан. Оставшись без необходимых вещей и денег, они одевались во что могли, вплоть до халатов и белых комбинезонов работников АЭС[1306]. Их вера в способность водки защитить организм от радиации привела к тому, что в местном винном магазине однажды сломали двери, а за литр самогона, продававшегося с рук, могли просить 35 рублей – в Киеве столько стоил хороший коньяк. Государство пыталось предоставить эвакуированным работу и школы для их детей. В мае советский Красный Крест выдал каждому беженцу единовременное пособие – 50 рублей[1307]. В том же месяце государство выплатило еще по 200 рублей на каждого члена семьи. Пятнадцать кассиров раздали в общей сложности миллионы рублей, мешки с деньгами привозили каждое утро в Полесский горсовет под охраной вооруженных автоматами милиционеров. Но и в июне, и в июле люди все так же шли в кабинеты Припятского горсовета на Советской улице города Чернобыля с одним вопросом: «Когда я могу поехать домой?»

25 июля они получили ответ[1308]. В то утро первые автобусы с эвакуированными отправились в Припять – началась программа по возврату того, что возможно, из квартир, и получению компенсации за то, что вернуть нельзя. На пропускном пункте на границе 30-километровой зоны отчуждения им выдали хлопковые комбинезоны, бахилы, лепестковые респираторы и толстые полиэтиленовые мешки для вещей. После проверки документов на границе Припяти эвакуированным разрешили провести три-четыре часа в их покинутых жилищах, пройтись по улицам города, на которые уже намело желтого песка и трава пробивалась через трещины в белесом асфальте. В первое утро автобусы доставили 69 мужчин и женщин, потом на протяжении нескольких месяцев сотни жителей приезжали каждый день в Припять, чтобы спасти имущество из жилья.

Забирать разрешали только строго определенные вещи[1309]. Габаритную мебель и любые объекты, собирающие много пыли, включая ковры и телевизоры, вывозить запрещалось, как и все детские вещи и игрушки, и, наконец, все, что показывало 0,1 миллирентгена в час на приборах. Электричество и водопровод в домах были отключены, и резкий запах сигаретного дыма, когда-то висевший на площадках и лестницах, уже выветрился. Несмотря на милицейские патрули и сигнализацию, установленную на входе в каждое здание, многие обнаружили, что их квартиры обокрали. В холодильниках разлагались остатки купленных к майским праздникам продуктов. Многие не могли сдержать слез, разбирая свои вещи в душных комнатах, куда, как стали понимать, они могли никогда не вернуться[1310].

В сентябре Наталья Ювченко побывала в их двухкомнатной квартире на проспекте Строителей[1311]. Она увидела валявшуюся возле лестницы сломанную коляску Кирилла и поднялась наверх, боясь того, что может обнаружить. Но в квартире все было в точности так, как в час отъезда, и первым она увидела забытый пакет молока, который Саша Король принес для Кирилла в утро эвакуации: он так и стоял на седле велосипеда. Наталья взяла слайды и фотографии, включая ту, где они с Александром позировали в шляпах на его день рождения в прошлом году, и смешные стихи, которые написал тогда их сосед. Другие жильцы, в торопливой борьбе полезного с дорогим сердцу, собрали такие же случайные пожитки – от столовых приборов до научно-фантастических романов[1312]. У приехавших было не более четырех часов, чтобы решить, что спасти из их прошлой жизни, прежде чем вернуться в автобус. Валентина Брюханова, теперь жившая в поселке Зеленый Мыс и работавшая в две смены на станции, пока ее муж сидел в тюрьме КГБ в Киеве, собрала самые бережно хранимые вещи: пару хрустальных бокалов, которые им подарили на 25-летие свадьбы, семейную фотографию, снятую, когда их сын был маленьким, вожделенную дубленку, которую она потом отдала соседу, и несколько книг – она протерла уксусом, думая, что это поможет нейтрализовать радиацию[1313].

Группа возвращалась на дозиметрический пункт на периметре зоны часто уже поздно вечером[1314]. Там их имущество проверяли студенты-физики из Обнинского филиала МИФИ. Они стояли у барьеров в любую погоду, проводя стержнями своих радиометров над коробками с фарфором, магнитофонами, книгами, фотоаппаратами, одеждой и всякой всячиной[1315]. Если имущество оказывалось слишком загрязненным, некоторые эвакуированные пытались дать взятку – деньгами или другой имевшей широкое хождение в запретной зоне валютой – водкой. Студенты были поражены тем, что даже бывшие работники Чернобыльской станции не представляли себе опасности радиоактивной пыли, и удивлялись, когда из тьмы вдруг появлялись вороватые незнакомцы, которые предлагали ящики с водкой в обмен на разрешение порыться в конфискованных вещах, которые они планировали продать за пределами зоны.