который для него, похоже, тоже неплохо окупился». При этом в частном порядке она говорила о нем как о токсичном и беспринципном человеке, который обманом и уговорами заставлял ее делать все, что ему нужно. «Он был абсолютно эгоцентричен – как вещь в себе, – заявляла она. – Он знал, каким хочет быть, и, вне зависимости от того, получалось у него или нет, жил так, будто всегда получалось». Дело не только в том, что Билл выстраивал свою собственную персону – она обижалась на него за то, что он управлял и ее образом, контролировал ее действия и эмоции намного сильнее, чем ей в то время казалось. Она обвиняла его в том, что он не давал ей получить диплом, отнимал время у ее детей в пользу долгих часов изнурительной работы в лаборатории, вклинивал ее между ним и первой женой с детьми, а еще за то, что мешал ей устроить счастливую жизнь с другими мужчинами. Джини говорила, что, кроме него, в ее жизни был всего один человек, имевший над нею столь сильную власть. «Он манипулировал мною, как моя мать – кнут и пряник, пряник и кнут, – рассказывала она, снимая слой за слоем своей истории. – Он любил довести меня до слез, чтобы потом утешать». Иногда боль разлуки подталкивала ее написать о том, как закончились их отношения. «Доди ревновала ко мне, – настаивала она. – Он разыскал ее уже после нашего развода. Он был так жалок. Он так любил заново переживать прошлое». Джини же насмехалась над любым предположением, будто она его по-прежнему любит.

Смерть Билла только усилила ярость, сожаление и одиночество Джини. Социальная изоляция становилась все глубже, поскольку старые друзья из Сент-Луиса больше не могли выносить ее постоянные нападки на Мастерса, не прекращающиеся даже после его смерти. «Последний раз, когда я видел Джини, мне было не по себе, потому что она была настроена говорить про Билла гадости, – вспоминал Фрейман, восхищавшийся Мастерсом еще со времен работы в медицинской школе Университета Вашингтона. – Ей хотелось думать, что она почти все сделала своими силами, а не с помощью Билла. Ей хотелось делать вид, что это она его бросила. Она намекала, что он был импотентом (и что это был симптом паркинсонизма). Она мстила ему. И я был уверен, что разбираться с правдой – не моя задача». Через несколько месяцев Фрейман заметил Джини, проходя по обновленному Chase Park Plaza, где она жила в собственной квартире. В свои восемьдесят один Вирджиния была совсем не похожа на ту подтянутую женщину, которую он когда-то знал. «Я едва ее узнал, – рассказывал Фрейман. – Она превратилась в старушку. Она сидела в вестибюле, в халате, совершенно растрепанная». Фрейман, все еще крепкий в почти таком же возрасте, помахал ей. Джини узнала его, улыбнулась. «Ее голос звучал довольно бодро, мы поболтали немного, она сказала: “Да, как-нибудь встретимся”, – на том и закончили», – вспоминал он.

Колодни тоже устал от жалоб Джини во время долгих телефонных разговоров, но ему было и жаль ее. В отличие от посторонних людей, не работавших в клинике, Колодни знал, как много на самом деле Джини вложила в успех. Хотя его иногда раздражали ее недостатки, Колодни соглашался, что Билл относился к ней несправедливо. (Разногласия Джини с Биллом длились и после его смерти. В ноябре 2008 года компании из Делавэра, занимающейся охраной психического здоровья – работавшей с Мастерсом после распада их команды, – было предписано выплатить Джонсон 2,4 миллиона долларов за нарушение прав на использование торговой марки. Федеральный суд присяжных обнаружил, что компания Universal Health Services неправомерно использовала имя Мастерса и Джонсон, предлагая не только сексуальную терапию, но и лечение расстройств пищевого поведения.)

Физиологические открытия Уильяма Мастерса были медицинским триумфом, долгожданным научным пониманием того, как тело человека ведет себя во время главного акта размножения. Но гений Вирджинии Джонсон на практике применял весь этот запас знаний с каждым пациентом. Колодни поражала ее оригинальность, с которой она вытаскивала по ниточке из фрейдовского психоанализа, социальной гигиены, бихевиоризма, когнитивной терапии, урологии, неврологии, семейного консультирования, фармакологии, экоактивизма и феминизма, чтобы сплести из них целое полотно. Ее мудрые догадки о человеческой природе, ее готовность постоянно экспериментировать и адаптироваться в поиске новых работающих методов буквально протолкнули их терапию к успеху, изменив к лучшему множество жизней по всему миру. «В развитии терапии для пар и очень сложной психотерапевтической программы Джини была не менее чем полноправным партнером, – говорил Колодни. – Она заставила Билла обратить внимание на множество вещей, который он сам попросту бы не заметил».

Всех, кто хорошо знал Вирджинию Джонсон, тревожила ее бесславная судьба. Как могла одна из самых выдающихся женщин Америки двадцатого века, наблюдавшая за человеческой сексуальностью больше, чем кто-либо в мире, исследовавшая множество ее физических чудес и эмоциональных проявлений, быть низвергнутой в такую безвестность? Как могла женщина, мыслящая столь независимо, олицетворявшая такое количество перемен в представлении мира о женской сексуальности, быть настолько недооценена? Куда делись феминистки 1970-х и сексуально уверенные, образованные женщины поколения Х, подражавшие героиням «Секса в большом городе» и по СМС предлагающие мужчинам развлечься в выходные? Все эти искушенные городские жители – равно как и консервативные провинциальные домохозяйки, заглядывающие тайком в книги Мастерса и Джонсон, – были перед ней в большем долгу, чем перед кем-либо. Как многие активисты за последние полвека, Джонсон эффективно отстаивала права женщин на равноправие в самой интимной, приносящей наибольшее личное удовлетворение сфере жизни. Тем не менее ее собственная судьба выглядела так, будто она стала еще одной жертвой несправедливости в мужском мире.

Несмотря на многочисленные недуги, Вирджиния не впадала в жалость к себе. Ей не позволял этого делать несгибаемый дух фермерской девчушки из Миссури. «Дурацкая нейропатия, – сказала она однажды утром, свернувшись в кресле, когда от долгого стояния у нее стали подкашиваться ноги. – Обычно все заканчивается ампутацией, но я этого не допущу». Вместо этого она мечтала дописать мемуары, а может быть, даже увидеть фильм, снятый по мотивам ее истории. Когда один сент-луисский журналист из колонки сплетен спросил ее, собирается ли она писать свою биографию, она ответила: «Да, потому что боюсь, как бы за это не взялся кто-то другой». Несколькими годами ранее АВС намеревалась снять телефильм о знаменитых исследователях секса с Ширли Маклейн в роли Джини, но ничего не вышло, поскольку Джини не соглашалась с требованиями сценариста. В воспоминаниях о своем славном прошлом она называла такие имена, которые намекали на ее величие, иногда даже казавшееся нереальными. Она хотела, чтобы фильм о ее жизни