— Почему она приняла их, Сьюзен?

— Потому что она была уверена, что ты не станешь просить меня о разводе, — заявила Сьюзен и рассмеялась.

Это был пугающий смех, и внезапно мной овладело предчувствие, что вот-вот начнется новый кошмар, и этот кошмар начался в тот момент, когда я переступил порог дома и увидел свет в кабинете. Или еще раньше — когда обнаженная Сьюзен спустилась вниз, услышав пронзительный звонок телефона, чтобы поднять трубку в кабинете: «Прошу прощения, мистер Хеммингс, но его нет дома», и тут кошмар внезапно охватил ее и всех нас.

Я шагнул к Сьюзен, чтобы заставить ее прекратить этот маниакальный смех, пока он не разбудил Джоанну, спавшую неподалеку. Я положил руку ей на плечо, и она отдернула ее, будто по ней пробежала ящерица. Сьюзен перестала смеяться, но внезапно от этого стало еще страшнее, чем от ее истерического смеха. Неожиданно она протянула руку и схватила ножницы. Рука ее очертила в воздухе дугу, а сама она в ту же секунду вскочила с черного кожаного крутящегося стула. Кольца ножниц были зажаты у нее в кулаке, словно рукоятка ножа. Сьюзен в ярости бросилась на меня. Острие ножниц было на дюйм от моего живота, когда я схватил ее запястье и отклонил направленный вперед удар. Она высвободила руку, вновь бросилась на меня, и на сей раз ей удалось порвать рукав моего пиджака. Дыхание Сьюзен было тяжелым и прерывистым; я даже не был уверен, что она помнит причину своего гнева. Однако она не прекращала кидаться на меня с ножницами, вновь и вновь атакуя, заставляя меня отступить к книжному шкафу, пятясь, будто краб. Я не мог поймать ее запястье — рука двигалась слишком быстро, острие ножниц сверкало в воздухе и вновь отступало. Оно задело отворот моего пиджака, на мгновение задержалось на нем, пока Сьюзен не вырвала ножницы обратно, провернув их в ткани, и опять бросилась на меня. Я поднял левую руку, и внезапно на ней образовался порез — от костяшек до запястья. Я вдруг почувствовал слабость и облокотился на стол, сбросив с него телефон. Вспомнил, как Джейми описывал спальню — пятна крови на стенах, Морин, которая…

Вдруг раздался крик.

На секунду мне показалось, будто кричал я сам. Моя кровоточащая рука была протянута к Сьюзен, рот был открыт — я вполне мог кричать. Однако источник крика был позади меня. Я повернулся через левое плечо, чтобы избежать атакующих ножниц и посмотреть, кто кричит. В дверях стояла наша дочь Джоанна в длинной ночной рубашке, глаза были расширены от ужаса, рот открыт, и вырвавшийся из ее горла крик способен был поднять из земли мертвых. Это был крик ужаса и неверия, он висел в воздухе целую вечность, он заполнял собой маленькую комнату, подавляя намерение убить. Ножницы остановились. Сьюзен посмотрела на свою правую руку. Ее трясло, ножницы дрожали в ее кулаке. Она уронила их на пол.

— Убирайся! — крикнула Сьюзен. — Убирайся отсюда, ублюдок!

Джоанна бросилась к матери и обняла ее.

Сквозь жалюзи пробивался солнечный свет. Приоткрыв глаза и заморгав, я увидел, что лежу на кушетке в своем офисе. Часы на стене показывали четверть девятого. Кошмар закончился. Я взглянул на свою перевязанную левую руку. Кровь просочилась сквозь повязку и запеклась поверх марли. Я сел. На мгновение мной овладело желание не слезать с кушетки, потому что идти было некуда. Я подумал о дочери в объятиях Сьюзен. Этот образ не оставлял меня. Встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения, встал и снова посмотрел на часы. Вся моя одежда была мятой — я спал не раздеваясь. Я был разут: мои ботинки стояли возле стола, с носками внутри. Мысль, чтобы принять душ и надеть ту же одежду, в которой я пережил ужас этой ночи, была мне отвратительна. Однако я ушел из дома в чем был. Повернулся, вышел из кабинета, по коридору к входной двери, дверь тихо захлопнулась за мной, прозвучал краткий щелчок автоматического замка. Моя дочь в объятиях Сьюзен. В объятиях своей матери, а не моих.

Я пересек офис, открыл дверь и направился по коридору в душ. Повесил костюм на плечики, в надежде, что складки разгладятся под воздействием пара. С рубашкой ничего нельзя было сделать — придется надеть ее снова. Меня всерьез беспокоили носки — вернее, перспектива надеть носки, в которых я уже проходил целые сутки. Однако постирать их, чтобы они высохли к началу дня, не представлялось возможным. Впрочем, непонятно было, как вообще начинать день. Вода была горячей, пар поднимался вокруг меня, окутывая своими клубами. Надо позвонить Агги. Придется иметь дело с Джеральдом и ее детьми, но какое это теперь имело значение? Джеральд знал обо всем. Возможно ли теперь позвонить в больницу и сказать: «Здравствуйте, это Мэттью Хоуп, я бы хотел поговорить с Агги».

Я попытался вообразить, будто прошлой ночью ничего не случилось.

Пар услужливо клубился, затуманивая кабинку и весь мир вокруг. Я подумал о дочери, о том, как она кинулась в объятия Сьюзен. Интересно, они все кидаются к матерям после развода или расставания? Карин Парчейз, которая не желает звонить своему отцу. Матери она позвонила, как только получила письмо от Майкла, а потом попыталась связаться с ней на следующий день, но так и не позвонила отцу, хотя он здесь, в Калузе. Местный звонок, поднять трубку, привет, папа, это Карин. Нет. Позвонит ли мне когда-нибудь Джоанна?

Стоя под душем, я заплакал.

Когда я закончил бриться, было уже десять минут десятого. Чувствовал я себя не намного лучше. Складки на костюме разгладились, однако рубашка была несвежей после вчерашнего дня. Носки я еще не надевал. Я набрал номер Агги: один гудок, два, снова и снова. Сжимавшая трубку рука вспотела. Мне не хотелось говорить с Джеральдом Хеммингсом. Телефон все звонил. Я хотел повесить трубку, как вдруг услышал ее голос: «Алло!» Шепотом. Я решил, что он все еще в доме. Мне показалось, будто Агги отвечает из какого-то тайного места.

— Агги!

— Да.

— Что случилось?

— Просто мне показалось… Прости, Мэттью, прости меня. — Она зарыдала.

Я подождал.

— Агги, — произнес я.

— Да, любимый.

Она рыдала в трубку. У меня перед глазами вновь возникли пальцы Сьюзен, шагавшие по столу, Агги в объятиях своего мужа, который вел ее обратно, к жизни.

— Расскажи мне, что случилось.

— Мне показалось… — Она сглотнула, и меня внезапно охватило раздражение. И злость. На нее? На себя?

— Что показалось?

— Что ты… никогда не скажешь ей, что я…

— Агги, я же обещал тебе!

— Знаю, но… — Она снова всхлипнула.

Возникла длинная пауза. Я ждал. Агги высморкалась, и звук гулко отозвался в телефоне. Внезапно я увидел ее — заплаканную, с красными глазами.

— Прошлой ночью я была одна, — сказала она и вновь заплакала.

Я посмотрел на часы: без пяти минут девять, мне нужно было прекращать наш разговор. Не хотелось, чтобы она занимала линию, когда мой партнер Фрэнк войдет в офис. Что я ему скажу? Что сказал бы мой циничный нью-йоркский друг, поведай я ему, как Сьюзен напала на меня с ножницами вчера ночью? Как бы он отреагировал, если бы я признался, что у меня роман с Агатой Хеммингс с мая прошлого года?