— Мы… В воскресенье мы тоже разговаривали.

— Правда?

— Да. Я же вам рассказывал, что мы…

— За все время разговора ты хотя бы один раз спросил у нее, чего она боится?

— Нет.

— Но ты сказал, что пришел к ней именно из-за этого.

— Да.

— Ты приехал на попутной машине?

— Да.

— Потому что Морин чего-то боялась.

— Это…

— Но потом ты убил ее. Майкл, кто звонил тебе в воскресенье ночью?

— Морин. Я же сказал вам, что Морин.

— Майкл, я сомневаюсь, что Морин звонила тебе. Думаю, когда ты прибыл туда, Морин уже была мертва.

Он покачал головой.

— Кто ее убил, Майкл? Тебе известно, кто ее убил?

В дальнем конце коридора хлопнула дверь, затем послышались торопливые шаги. Я обернулся. К камере подходил Эренберг.

— Поднимайтесь-ка наверх, — произнес он. — У нас тут еще одно признание по этому треклятому делу.

— Она зашла пять минут назад, — сказал Эренберг. — Сообщила внизу, что хочет поговорить с тем, кто ведет дело об убийстве Парчейзов, и ее направили сюда. Я представился, и первое, что она мне заявила, это — «их убила я». Потом она начала рассказывать в подробностях, но я сразу остановил ее и позвонил капитану. Тот велел мне связаться с прокуратурой штата, чтобы они присутствовали при допросе. В этом деле мы не можем позволить себе никаких ошибок. Если у нас тут будут болтаться два признания, в итоге может получиться так, что обвинения вообще никому не предъявят. Я вам прямо скажу: с самого начала не верил россказням этого парня — слишком много нестыковок, и их становится все больше.

Мы прошли по коридору в приемную. В комнате по-прежнему доминировала оранжевая труба элеватора пневматической почты, девушка сидела за столом и печатала. Эренберг спросил у нее, не приехал ли капитан, и она ответила, что пока нет.

— Она там, ждет, чтобы поговорить с вами, — сказала она, указав на дверь, ведущую в кабинет капитана.

Она сидела на том же стуле, что Майкл днем раньше. В темно-синем льняном костюме и синих лодочках из лаковой кожи. Светлые волосы были затянуты на затылке в тугой пучок. Она подняла голову, когда я вошел в комнату.

— Мне хотелось, чтобы вы присутствовали при том, как я буду снимать бремя обвинения со своего брата, — заявила она. — Детектив Эренберг сообщил мне, что вы находились внизу.

— Да. Собственно, я как раз разговаривал с Майклом.

— Как он? — Ее глаза изучали мое лицо в поисках ответа — глаза ее отца, глаза Джейми.

— Вроде все в порядке, — ответил я. — Мисс Парчейз, вы заявили детективу Эренбергу, что убили Морин и ее дочерей. Это…

— Да.

— Это правда?

— Да, правда.

— Потому что, если это не так, то, признавшись в преступлении, которого не совершали, вы окажете Майклу медвежью услугу.

— Мистер Хоуп, я убила их. — Ее светло-голубые глаза были прикованы ко мне. — Поверьте, их убила я.

К четверти двенадцатого все собрались и готовились к обсуждению. Все они были экспертами и знали, что прогресс «интервью» (они настаивали именно на таком названии данного процесса) мог быть существенно замедлен присутствием слишком большого количества «авторитетных лиц», как назвал нас представитель прокуратуры. Среди этих лиц был и я: Карин Парчейз ясно дала понять, что никакого заявления не сделает, если адвокат ее брата не будет присутствовать и слышать каждое слово. Капитан мудро предложил, что он воздержится от участия в допросе, поскольку мисс Парчейз уже знакома с возглавляющим расследование Эренбергом и чувствует себя более свободно в его присутствии.

Представитель прокуратуры штата был крупным мужчиной, который постоянно потел. Звали его Роберт Бенселл. На нем был плотный коричневый костюм в тонкую полоску, желтая рубашка и темно-бордовый галстук. Ботинки тоже коричневые, с острыми мысками, что делало его похожим на растолстевшего танцора. Он вытирал лоб и твердил капитану о важности дела. Решили, что беседу проведет Бенселл, а мы с Эренбергом будем присутствовать при разговоре. Капитан сообщил об этом решении Карин, и она согласилась.

Поскольку обычные помещения слишком маленькие, чтобы с комфортом разместить четырех человек, капитан предложил, чтобы Карин осталась в его собственном кабинете. Она согласилась. Капитан представил ее мистеру Бенселлу из прокуратуры штата и вышел из кабинета. Бенселл спросил, готова ли она, и Карин кивнула. Он нажал кнопку записи на магнитофоне и, как и Эренберг днем раньше, назвал дату, время — одиннадцать двадцать, — имена присутствовавших и место, где мы находились. Затем старательно зачитал Карин ее права, и она подтвердила, что знает про все и заявила, что единственный адвокат, в чьем присутствии во время беседы нуждается, — это мистер Мэттью Хоуп.

Бенселл начал задавать вопросы.