нужна — он успел уже с нею намаяться. Но, мол, если кто другой хочет ею завладеть, пусть попробует поймать её.

И тут король направился домой, а вслед за ним шли все его придворные длинной чередой. Лишь один юноша из королевской свиты не последовал за ним, это был Эсмунд, камер-юнкер короля. Ему до того понравился этот маленький комочек пуха, что он не удержался и решил попытаться завладеть им, раз королю попугай уже был ни к чему.

— Вот дурачина! — сказали придворные, смеясь ему вслед. — Стоит ли трудиться ради этой пичужки, ведь теперь от неё нет никакого проку.

Но Эсмунд не стал слушать эту болтовню, а побежал дальше догонять птицу, он было чуть-чуть не ухватил её, но попугаю каждый раз удавалось ускользнуть от него. И так они оказались далеко за пределами владений короля, в соседнем королевстве.

Эсмунд был не из тех, кто отступает от своих решений, а сейчас он вбил себе в голову, что ему непременно нужен этот попугай.

Под конец он упал, запнувшись о корень дерева, и, не в силах подняться, тут же заснул. Так он проспал всю ночь, а наутро проснулся оттого, что попугай, сидя у него на плече, клевал его в подбородок. Эсмунд устал бежать, а попугай устал летать, они вдвоем проделали столь долгий путь, что стали, можно сказать, товарищами по несчастью.

— Есть хочу! Есть хочу! — кричал голодный попугай. Он, как и все попугаи, умел говорить.

Эсмунд погладил этот маленький пушистый комочек. Он был рад, что завладел птицей, но всего приятней было то, что попугай сам прилетел к нему. Тут он, вспомнив про вчерашний бутерброд, который он прихватил с собой на завтрак, достал его из кармана и протянул птице.

Но попугай с презрением затряс головой:

— Хочу настоящей еды! Алмазов! Алмазов!

— Раз так, я съем бутерброд сам, — сказал Эсмунд и принялся грызть остатки бутерброда.

Птице ничего не оставалось делать, как сесть Эсмунду на руку и отщипнуть кусок хлеба.

— Плохая еда! Плохая еда! — крикнул попугай.

Но, хотя еда птице не понравилась, она за несколько минут уплела бутерброд, не оставив Эсмунду ничего, а после, доверившись ему вполне, залезла под камзол, чтобы согреться у юноши на груди. Как только к его груди прикоснулся этот маленький беспомощный комочек пуха, он тут же сам согрелся. Усталый и голодный, он вдруг почувствовал, как в его тело влилась удивительная сила.

«Нехитрое дело заработать нам двоим на хлеб!» — радостно подумал он.

Тут он направился в ближайшую крестьянскую усадьбу и спросил стоявшего на пороге дома крестьянина, не найдется ли для него какой-нибудь работы.

Крестьянин смерил его взглядом с головы до ног.

— Неужто такой барич станет справлять мужицкую работу? — спросил он Эсмунда.

Когда же Эсмунд стал уверять его, что может все делать, крестьянин велел ему идти в сарай и колоть пополам большие чурки.

— Как справишься с работой, приходи в дом, я накормлю тебя вволю.

Крестьянин ушел, а через полчаса Эсмунд уже вошел к нему в дом.

— Работа сделана, теперь накорми меня, — сказал Эсмунд.

Крестьянин и его жена глянули недоверчиво в окно и увидали, что сарай доверху набит дровами. Тут Эсмунда, как и было обещано, угостили. Он ел, а крестьянин на него дивился: мол, кто бы мог подумать, что этот господский сын такой богатырь. Но как же изумился хозяин, когда из-за пазухи у этого молодца выполз маленький пушистый комочек, бескрылый и бесхвостый, и, усевшись к нему на плечо, начал клевать еду из ложки и кричать при этом:

— Плохая еда! Плохая еда!

Хозяева и глазом не успели моргнуть, как еда была съедена, добрую половину склевала птица, хотя у неё хватило стыда охаять угощение.

Но Эсмунд сказал спасибо и пошел дальше искать работы, к королю он возвращаться не хотел. Ведь при дворе стали бы смеяться над ним: дескать, он старается ради пичужки, которая столько ест, а драгоценными камнями за его старания не платит, к тому же она, потеряв все перья на крыльях и на хвосте, стала просто безобразной. Никто из них не мог понять, что ему полюбилась эта птица и он никак не мог оставить её умирать от голода и холода.

Он ходил от одного крестьянского двора к другому, колол дрова, работал в поле. Подолгу на одном месте ему оставаться не хотелось — крестьяне косились на его странную пичужку, которая ела жадно и хаяла еду.

Однажды утром, когда Эсмунд гладил свою птичку, он вдруг с радостью заметил, что перышки у неё на крыльях и хвосте начали отрастать.

— Ура! — закричал он и от восторга подбросил в воздух шляпу. — Теперь мы с попугайчиком заживем на славу, ведь если у него вырастут перья, значит, вырастут и алмазы. Верно, они оттого не растут, что я не кормлю тебя алмазами?

Птица закивала головой.

— Попочке нужна хорошая пища, хорошая пища, — сказал попугай.

«Как бы мне заработать столько, чтобы хватило на один алмаз? — подумал Эсмунд. — Может, одного алмаза и не хватит на то, чтобы на перьях у попугая выросли драгоценные камни, но все же он смог бы хоть еще разок полакомиться». И тут он решил поступить на службу к местному королю, ведь при дворе ему, верно, положат хорошую плату.

В ту пору король как раз задумал пристроить флигель ко дворцу, и Эсмунда наняли на стройку. Ему велели копать землю под фундамент. Нужно было ворочать камни и складывать их один на другой. Юноша поднимал здоровенные бревна, и, глядя, как легко он поднимает тяжести, люди дивились его силе. Молва о нем переходила из уст в уста, дошла она также до короля и его дочери, принцессы Маринды. Они пожелали своими глазами поглядеть, как он работает. И вот в один прекрасный день они вместе с придворными дамами и господами пришли взглянуть, как он поднимает здоровенные камни и тяжеленные бревна. Когда Эсмунд положил на место огромный угловой камень, будто игрушку, король захлопал в ладоши и воскликнул:

— Браво! Браво!

Потом он сунул руку в карман и вытащил целую пригоршню золотых монет. Он дал их юноше в награду за усердные труды. Велел ему отдохнуть денек, хорошенько повеселиться и угоститься на славу.

Услышав про угощение, попугай вылез из-за пазухи Эсмунда и закричал:

— Хочу вкусной еды! Алмазов!

— Он ужасно любит есть алмазы, — сказал Эсмунд, кланяясь королю в знак благодарности за награду. — Может, мне хватит этих денег на один алмаз?

Тут король расхохотался, аж в горле забулькало. Чтобы птица ела