знакома с твоим братом, но знаю, что он человек жесткий. Он не изменил бы из-за тебя свои планы.

– Рената, пойми, он мой единственный брат, а операция эта очень серьезная. Как я понимаю, хирург распиливает грудную клетку и вынимает сердце. Специальное устройство обеспечивает кровообращение. Все это чертовски страшные вещи – области высоких технологий.

– Ух ты! – ужаснулась Рената. – Надеюсь, мне никогда не будут распиливать грудную клетку.

– Милая Рената, сама эта идея применительно к тебе кощунственна. – Когда она раздевалась, ее груди под воздействием собственной тяжести и, вероятно, магнитных полюсов Земли слегка колыхались – одна направо, другая налево. Трудно заподозрить, что у Ренаты есть грудная клетка в обычном понимании этого слова, такая, как у моего седовласого располневшего брата.

– Ты, конечно, хочешь, чтобы я поехала с тобой?

– Это было бы очень приятно.

– И мне было бы приятно, если бы я была твоей законной женой. При необходимости я бы летала в Техас два раза в неделю. А ехать так, как какая-нибудь дешевка, – нет, дорогой, без меня. Одинокой женщине это не положено.

Рената тонко намекала на тот вечер, когда не пустила меня к себе, потому что у нее был похоронный царек Флонзейли. Рассказывала, как рыдала всю ночь, слыша мои настойчивые, сумасшедшие телефонные звонки.

– Женись на мне, – сказала Рената. – Мне надо изменить семейное положение. Я буду хорошей женой.

– Надо бы, не спорю. Ты удивительная женщина.

– Тут и спорить не о чем. Я завтра лечу в Италию. Встретимся в Милане. Правда, мне будет труднее пойти одной в магазин к Биферно. Разведенка, путешествующая с любовником; разве отец обрадуется? Я до сих пор помню, как нас с мамой выставили из его магазина на этой самой Виа-Монте-Наполеоне. Я стою перед витриной с дорогими сумочками и чемоданами и реву.

Одни слова Ренаты проходили бесследно, другие отдавались эхом. Выражение «Одинокой женщине это не положено» звенело у меня в ушах не переставая. А жениться только для того, чтобы она не изменила мне до моего приезда в Милан, глупо.

Я поднялся в наш номер и попросил телефонистку соединить меня с Корпус-Кристи.

– Юлик, это ты? – Так звали Джулиуса в семье.

– Я, Чаки, я.

– Завтра я буду в Техасе.

– А-а, тебе уже сказали. Меня будут резать в среду. Приезжай, ежели у тебя нет других дел. Я слышал, ты опять в Европу намылился.

– Из Хьюстона туда тоже есть рейсы.

Джулиус, конечно, обрадовался, что я собираюсь приехать, но человек он недоверчивый и мог подумать, не ищу ли я какую-то выгоду. Брат любил меня, но утверждал, что не любит, и сам поверил в это. Моя горячая братская привязанность льстила ему, но он боялся обмануться. Джулиус знал, его не любят, и потому мои горячие чувства к нему объяснял тем, что я человек недоразвитый и чокнутый, или же тем, что я, сам того не подозревая, спутался с шайкой мошенников. Куда ни кинь, Юлик везде видел подвохи и обман. Мужчина он был видный, красивый, лицо выразительное, большие глаза с хитринкой всегда настороже. Усики, как у покойного государственного секретаря Дина Ачесона, частично скрадывали хищный излом его рта. Жадный до жизни, он одевался в полосатое и клетчатое, броско, но элегантно. Иногда отвлекаясь от политики, Джулиус, благодаря косвенным связям с преступным миром, сколотил в Чикаго порядочное состояние, которое растратил на бракоразводный процесс. Оставив жену и детей, он переехал с другой женщиной в Техас, где снова нажил состояние и обзавелся потомством. Представить его небогатым человеком невозможно – Юлик всегда носил при себе крупные суммы, имел дюжину костюмов, десятки пар обуви, бесчисленное количество сорочек, запонок, колец, булавок, несколько больших домов, роскошные лимузины и грандиозное имение, где княжил властно и великодушно.

– Убей, не пойму, чего ты носишься со своим братцем. Тебя унижают, а ты гнешь спину. Забыл, как он обращался с тобой, когда ты был маленький? Сам мне об этом рассказывал. Ты возишься на полу со своими игрушками, а он наступает тебе на пальцы. Он сыпал тебе перец в глаза, бил палкой по голове, а потом, когда ты стал постарше, сжег все твои брошюры Маркса и Ленина. Задира он был страшный, даже с чернокожей служанкой дрался.

– Да, ее звали Бама, здоровая такая девка, футов шесть ростом. Однажды она отвесила ему хорошую затрещину, и было за что.

– Вечно устраивает скандалы и постоянно судится. Раз даже стрелял в автомобиль, который заехал на его аллею, чтобы развернуться.

– Да, но Джулиус хотел только прострелить шины.

– А прострелил окна. Его потом обвинили в вооруженном нападении – ты ведь сам говорил. Нет, он просто дикое животное, которое лезет в чужую жизнь. Или наоборот? Может, ты лезешь в его жизнь?

– Самое странное, что при всем том он вовсе не дикий зверь, а, напротив, человек вежливый и обходительный. Настоящий джентльмен. И главное – он мой брат. Иные люди настолько своеобразны, что нет охоты критиковать их. С ними не поспоришь, не поборешься. Они появляются в твоей жизни, и ты ничего с этим не поделаешь. Подлинность такого человека не вызывает сомнений, она не укладывается в рамки практических соображений, и ты страстно привязываешься к этой яркой личности.

Совершенно очевидно, что к этой категории людей принадлежит и сама Рената. Кроме того, она обладает еще одним неоспоримым преимуществом перед другими женщинами: много знает обо мне, знает почти всю мою подноготную. Я вложил в Ренату крупный духовный капитал, поскольку сам рассказал ей о себе. Она изучила жизнь и воззрения Чарлза Ситрина. Изучать жизнь Ренаты я не видел необходимости. Достаточно любоваться ею. Обстоятельства, однако, складывались так, что мне приходилось добиваться ее внимания. Чем больше фактов узнавала обо мне Рената, тем больше я нуждался в ней, а чем больше нуждался, тем больше возрастала цена, которую приходилось платить за ее внимание. В будущей жизни не существует таких духовных или эротических связей. Там не нужно ничего покупать и никого подкупать. Никому незачем объяснять, что ты хотел сделать, что сделал и что сделали другие, и так далее и тому подобное. (Хотя возникает естественный вопрос: с какой стати кому-то даром слушать твои бредни?) Наука о душе учит, что в будущей жизни главенствуют нравственные законы, и они такие же мощные, как законы физического мира. Конечно, я новичок в теософии, но основы все же освоил.

Много лет я собирался совершить прыжок к правде. Проще говоря, оперируя самыми современными методами философствования, попытаться выяснить, действительно ли значит что-нибудь появление в жизни признаков человеческого бессмертия. Это самая смелая, почти революционная акция,