что даже сам диктатор не мог понять себя. Он желал мести вероломному Бахирону, убийце, самодуру и деспоту. В Илии еще остались те, кого принято называть рабами, угнетаемые королем и аристократией. Большинство из них не жаловалось на свою жизнь, но лишь из-за собственной глупости и незнания великих идеалов республики, благ всеобщей свободы и равенства. По-Сода стремился дать им то, чего заслуживает каждый человек в этом беспощадном мире.

Однако так было раньше. Когда Илид раздул горн гражданской войны, он признался самому себе, что ему плевать и на рабов, и на илийцев, и даже на марийцев и республику. Прикрываясь благими побуждениями и службой на благо будущего Марии и всей Алокрии, диктатор был честен с собой — он желал лишь мести. Точнее, он должен желать отомстить. Настоящие чувства Илида умерли и осыпались прахом на строки письма, в котором сообщалось о гибели его жены и дочери.

Не было боли и горечи утраты, но марийский диктатор знал, что должен испытывать их. Сколь же велики были это отравляющие душу чувства, если человек даже не в силах ощутить их? И способен ли он вообще что-нибудь почувствовать? Что если он уже давно стал бесстрастным чудовищем, которое осталось равнодушным к смерти родных? Илид и не пытался найти ответы. И он прекрасно слышал вопрос Миро: "Что будет потом?". Но для себя диктатор решил, что от него в этом мире требуется только сражение с Бахироном и убийство короля Алокрии, а "потом" уже не наступит. По-Сода знал, что его существование закончится вместе со смертью бывшего друга.

— Приказывай пятнадцатым идти в атаку, Миро, — устало скомандовал Илид. — Пора.

Без дальнейших возражений адъютант По-Кара поклонился главнокомандующему и направился к вооруженной бутафорскими мечами и топорами нестройной толпе оборванцев, которая по недоразумению была названа пятнадцатой армией. Приказ оставался приказом. Командир Миро был верен делу республики и диктатору, хотя методы и истинные цели По-Сода топили преданность адъютанта в омуте сомнений. Впрочем, людям свойственно сомневаться, в этом нет ничего страшного. Надо просто продолжать делать то, что он обязан делать как военачальник республиканской армии и гражданин Марии.

"Все же сегодня может закончиться короткая история нашей независимой республики", — со странной апатией подметил Миро, вглядываясь в проплывающие мимо лица солдат. Они все были какими-то одинаковыми, неестественными, словно посмертные гипсовые маски с глазами без зрачков. "Погибнут", — с еще более пугающим равнодушием понял По-Кара. Ему не все равно, просто их судьба уже была предрешена, и любой спор с неизбежностью окажется бессмысленным. Наверное, ему тоже стоило смириться и изо всех сил следовать предрешенному пути, каким бы он ни был.

Миро украдкой ощупал свое лицо. Еще теплое и, кажется, даже живое. Не слишком хорошо понимая зачем, адъютант диктатора поставил перед собой цель — выжить в грядущей мясорубке. Новое стремление продиктовано совсем не трусостью, а желанием увидеть, что все было не зря. Споры, ссоры, потери, страдания и смерти людей — когда-нибудь всему этому должен прийти конец, и тогда расцветет новый мир, в разы лучше нынешнего. Хотелось бы в это верить…

Силы королевской и республиканской армий примерно равны. В гарнизонах остались раненые, немощные и сраженные внезапными вспышками эпидемии солдаты. Сейчас, после нескольких месяцев мучительного, кровавого, истощающего противостояния, вся военная мощь Алокрии сконцентрировалась в одном месте на илийско-марийской границе. Здесь будет вершиться дальнейшая судьба страны. Победа останется за теми, кто осознал и нес миру идеи рациональной справедливости, свободы и всеобщего равенства — за марийцами. Монархии, которая одним своим существованием оскверняла человеческую природу вольных разумных созданий, нечего противопоставить величию республики. Добро побеждает зло. Ведь так всегда бывает в детских сказках и балладах о героях. Откуда-то же взялась эта простая истина, которой тысячелетиями пичкают людские головы.

"Что будет потом?", — не единожды спрашивал Миро диктатора Илида, но ни разу не получил вразумительного ответа. Да и вряд ли вообще возможно предугадать, куда свернет извилистая тропинка истории этого безумного мира. Оставалось только надеяться на лучшее будущее и увидеть все своими глазами.

Все собранные воедино республиканские армии были готовы к атаке. Две короткие фразы, и понурые пятнадцатые медленно двинулись вперед, шагая с таким напряжением, словно они толкали землю под ногами назад, приближая к себе горизонт с ровным рядами войск короля Бахирона Мура.

— Дурной знак, — с беспокойной нервозностью усмехнулся Миро, полоснув взглядом золотистое сияние на юге.

Некогда отвлекаться на загадочные предзнаменования. Четырнадцать армий республики с металлическим скрежетом и скрипом кожаных ремней зашагали вперед, ступая на пожухлую траву, смятую стертыми подошвами сапог пятнадцатых. В воздухе над рядами солдат извивались яркие тряпочные змеи марийских знамен, мелко подрагивающих от гулких ударов барабанов и призывных вздохов горнов.

Вялые лучи расплывающегося на юге сияния лениво лизали поле боя, наполняя сокращающееся между противниками пространство легким потрескиванием. Но илийцы и марийцы ослепли от заливающего глаза пота и оглохли от колотящегося в груди сердца, которое истерично отбивало беспорядочный ритм, разгоняя по телу кровавый сироп адреналина.

Настал час последнего сражения гражданской войны в Алокрии.

* * *

Впоследствии никто не сможет вспомнить, как все началось.

Пятнадцатая армия разбита вдребезги. Вчерашние крестьяне и ремесленники, вынужденные сражаться на стороне Илида, не имели ни малейшего шанса на успешную атаку. Многие из них пали духом, побросали оружие и побежали, но их догоняли меткие стрелы и дротики илийцев. Если кому и удалось добежать до стройных рядов марийских солдат, то они были тут же казнены за предательство. На поле боя приговор исполнялся без оглашения. Бессмысленная резня была настолько чужда обеим сторонам противостояния, что этот эпизод сражения стерся из памяти участников, оставив после себя лишь неприятный тошнотворный осадок, заполненный страхом воздух и пропитанную кровью землю.

Королевская и республиканская армия медленно столкнулись. Кривым штопором в небо вонзился металлический скрежет, два стальных прилива встретились, стряхнув с себя облака пыли и ржавчины. На мгновение солдаты в первых рядах почувствовали усталость оружия и доспехов, протяжно вздыхающих и причитающих под собственной тяжестью и весом отнятых жизней, прилипших к лезвиям мечей и пластинам нагрудников невидимыми пятнами крови. Оглохшие от первого столкновения люди повторно потеряли слух, когда на них невыносимо плотным туманом лег гул сражения. Он нарастал, раскидывал неосторожных солдат по сторонам, сдавливал им головы готовые расколоться на части и выплеснуть наружу кипящую жижу мозгов. Приходилось кричать, надрываться, вопить, срывая глотку, чтобы напряжение густым черным потоком изливалось из разинутых ртов.

Зрение потеряло всякий смысл. Даже закрыв глаза или отвернувшись, солдаты видели свист рассекающего воздух оружия, смотрели на клубящийся запах смерти,