известному поэту пишет совершенно исключительное по любезности письмо и шлет свои книги поэт, достигший вершины славы»{32}. Брюсов посвятил молодому собрату несколько стихотворений, похвалил его первую большую книгу «Громокипящий кубок» и пригласил выступить в «Эстетике».

Поэты оставались добрыми знакомыми, пока не появился критический отзыв Брюсова о «Златолире», составленной из старых стихов, которые Северянин не включил в первую книгу. Игорь Васильевич обиделся и обвинил критика в… зависти:

Вы, чьи стихи как бронзольвы,

Вы поступаете бесславно.

Валерий Яковлевич! Вы —

Завистник, выраженный явно.

«В ту пору я не мог поступить иначе, — оправдывался позже Северянин, — больше всего опасаясь, что мое молчание могло бы быть истолковано как боязнь перед „авторитетом“». Брюсов рассердился и ответил, но не в статье о поэзии Северянина — выдержанной и объективной, хотя и строгой, — а в примечании к ней: «Любопытно, в чем бы я мог „завидовать“ Игорю Северянину. Мне было бы стыдно, если бы я оказался автором „Ананасов [в шампанском]“, и мне было бы обидно, если бы я сделался объектом эстрадных успехов, выпавших на долю Игоря Северянина». Статья вошла в выпущенный с рекламными целями сборник «Критика о творчестве Игоря Северянина», но личные отношения между поэтами порвались.

В январе 1917 года Северянин и его друг Георгий Шенгели выступали в Баку и остановились в той же гостинице, что и Брюсов. «Северянин, — вспоминал Шенгели, — пожелал помириться с Брюсовым. Но, будучи болезненно-гордым и самолюбивым человеком, больше всего опасаясь подозрений в робости или заискивании, он боялся сделать первый шаг — и возложил на меня дипломатическое поручение: пойти к Брюсову, разведать его нынешнее отношение к Игорю и постараться устроить „случайную встречу“, при которой они могли бы объясниться. […] Брюсов был слишком крупным человеком, чтобы его можно было оскорбить экивоками и намеками. Я сказал просто:

— Северянин хочет с вами объясниться и помириться, но ему страшно, что вы превратно поймете его решение. Я должен вас заманить куда-нибудь, где вы с ним встретитесь.

Брюсов улыбнулся своей доброй улыбкой и сказал:

— Какие глупости! Я охотно сам к нему пойду. Идемте.

Он пружинно поднялся, аккуратно убрал свою работу и, предводимый мною, прошел в нумер к Северянину. Северянин не ожидал столь быстрого успеха моей миссии. Побледнев, он встал навстречу Брюсову. Они обнялись. Я ретировался в свой нумер, не желая мешать объяснению.

Через час ко мне постучался официант и сказал, что меня просят в ресторан при гостинице. Я спустился. В особой ложе ресторанного зала за накрытым столом сидели, оживленно и дружелюбно беседуя, Брюсов и Северянин»{33}. Рассказав этот случай в стихах:

Нежны berceus’ные рессоры —

Путь к дорогому «кабаку».

В нем наша встреча, — после ссоры, —

Меж наших вечеров в Баку…

Походкой быстрой и скользящей,

Мне улыбаясь, в кабинет

Вошли Вы, тот же все блестящий

Стилист, философ и поэт.

И вдохновенно Вам навстречу

Я встал, взволнованный, и вот —

Мы обнялись: для новой речи,

Для новых красок, новых нот! —

а затем и в прозе, Северянин не назвал имени Шенгели («до сих пор не знаю, как это произошло»). Мир был восстановлен, хотя значимых встреч больше не было. В марте 1918 года Северянин уехал в Эстонию и оказался отрезан от России. Через два года, после восстановления почтового сообщения с Москвой, он написал «светлому Валерию Яковлевичу»{34}, но общение поэтов не возобновилось.

4

Изучение Армении в широком контексте древней истории положило начало другой работе Брюсова — исследованию взаимоотношений древнейших цивилизаций, опубликованному в 1917 году в горьковской «Летописи» под заглавием «Учители учителей». Затронутая в нем тема Атлантиды волновала автора с юности: в середине 1890-х годов он начал поэму «Гибель Атлантиды» и не раз обсуждал эту проблему с Бальмонтом. «Валерий Яковлевич был убежденный „атлантолог“, не допускавший даже возможности сомнений в существовании Атлантиды, — вспоминал Николай Рихтер. — Сомневаться в существовании Атлантиды, по его мнению, мог только человек, недостаточно в этом вопросе эрудированный или совершенно не разбирающийся в истории древнего мира. […] Доказательства существования Атлантиды Брюсов приводил с необычайной логикой и страстностью; чувствовалось, так говорить мог только человек, который долго и упорно думал, работал над этим вопросом, мучился и страдал, когда проблемы касались люди мало осведомленные»{35}.

«Атлантида», как первоначально назывались «Учители учителей», должна была стать одним из исследований «неизвестного автора», публикацию которых Брюсов обдумывал в середине 1910-х годов. Об этом грандиозном плане — и о широте его научных интересов — можно судить по перечню тем:

«1) Чистая математика. Геометрия многих измерений. Панарифметика. 2) Астрономия, геология, естественные науки, медицина. 3) Механика. Техника. 4) История I. Общие статьи. Древность. Древний Восток. Средиземноморские культуры. Классическая история. История Римской империи. 5) История II. Археология, палеография, антропология, историческая география. 6) Филология. Сравнительное языкознание. Практические вопросы различных языков. 7) История литературы. 8) История искусств. 9) Метрика и ритмика. Теория музыки. Теория пластических искусств. 10) Религия. Философия. Логика. 11) Оккультизм, магия, теософия, спиритизм. 12) Политика. Злоба дня».

Из этого списка в печати появилась только «Метрика и ритмика». Наметив более реалистический план, Брюсов разъяснял в предисловии: «Большинство читателей, прочтя подзаголовок „из бумаг неизвестного“, несомненно увидят в этом именовании не что иное, как псевдоним автора этих строк. […] Не надеясь окончательно переубедить таких читателей, автор этих строк считает, однако, необходимым категорически заявить, что он и „неизвестный“ — две раздельные личности. Автор этих строк выступает в литературе, вот уже свыше четверти века, как художник: поэт, романист, драматург, литературный критик; „неизвестный“ в течение приблизительно того же периода посвящал свои силы и внимание исключительно науке: чистой математике, естествознанию, истории, гносеологии, эстетике, а также кругу „герметических знаний“. В течение 25 лет „неизвестный“ уклонялся от выступлений в печати, считая себя недостаточно подготовленным, и лишь недавно предоставил автору этих строк, как своему лучшему другу, издать некоторые из своих работ»{36}.

Цикл должны были открыть «Учители учителей», за которыми предполагались «Основные положения геометрии четырех измерений», «Касание мирам иным в физике и химии», «Математические основы эстетики», «Панарифметика», «Место христианства в космосе». Кроме оставшихся в рукописи работ по математике ничего из перечисленного так и не было написано.

«Учители учителей» — образец научно-популярной литературы в лучшем смысле слова: подробное и адекватное изложение достижений науки и гипотез автора, рассчитанное на подготовленного неспециалиста. По этой книге даже больше, чем по сухой «Летописи исторических судеб армянского народа», можно представить, как выглядел бы «Золотой Рим». Загадка Атлантиды не разгадана до сих пор, поэтому судить о правоте Брюсова не берусь,