Короб был размером сорок на двадцать на двадцать километров. Немного перепланируйте Берлин, и он почти поместится туда. И еще останется уйма воздушного пространства. Место для Эвереста – с довольно большим проходом.

Тросы казались тонкими. Но производитель уверил, что они выдержат.

– Только будьте осторожны, сказал Коллингдэйл. – Любой внезапный рывок, и мы можем все потерять.

В этот миг на связь вышел Диггер. Келли с облегчением услышала его голос, гордясь, что он пытался спасти гумпу, сердясь, что так безрассудно рисковал жизнью.

– Как ты? – спросила она.

– Хорошо, – ответил Диггер.

– Ладно. Больше так не делай.

– Я буду осторожен.

– Обещай.

– Обещаю.

– Хорошо. Мы сейчас заняты. Я должна отключиться.

– Давай.

– Рада, что все обошлось.

– Я тоже. Ты тоже береги себя.

Коллингдэйл, казалось, пропустил все это мимо ушей, но Келли видела, как ходят желваки у него на щеках. Есть дела поважнее, чем личные разговоры. Но в итоге он улыбнулся.

– Я рад, что он благополучно прошел через это.

– Спасибо, Дэйв.

На экране появилось изображение ИИ в комбинезоне «Хоксбилла». Билла выглядел геройски. На вид ему было примерно тридцать пять лет, у него были густые каштановые волосы, пронзительные голубые глаза и волевое лицо. Келли не сдержала улыбку, но Билл не отреагировал.

– Какова наша скорость относительно облака? – спросила она.

– Скорости равны. Все в порядке. – Его голос стал глубже.

Коллингдэйл кивнул.

– Решающий момент. Давайте поворачивать.

– Билл, – сказала Келли, – сделаем, как в прошлый раз. Три градуса влево. Поворачивай.

Маневровые двигатели рыкнули. И еще.

Тросы натянулись.

И люди опять стали ждать.

Келли была умной и общительной, но чуть-чуть слишком разговорчивой. Она понуждала Коллингдэйла рассказать о его жизни в бытность пилотом Академии, об учебе в Чикагском университете и о том, как он был вовлечен в борьбу с Омегой. Дэвид отвечал коротко, раздраженно, и наконец она пожала плечами, сказала «ладно», этакое «ладно, если хочешь сидеть в своей комнате, мне все равно». И надулась.

Из-за этого Дэвид почувствовал себя виноватым. Это был сюрприз. В том, что касалось неловкости в общении с людьми, он укротил свои чувства много лет назад. Его не очень волновало, нравится ли он людям, при условии, что они его уважали. В данном случае было ясно, что Келли считает его высокомерным. И не очень-то умным.

– Прошу прощения, – сказал он, пока они ждали сообщения Билла о том, что облако повернуло к ним.

– За что? – Глаза Келли были темными и холодными, и Дэвид не заметил, чтобы они смягчились.

– Вы хотели поговорить.

– На самом деле нет. – На экране у нее была книга, и она опять перевела взгляд на нее.

– Что вы читаете?

– Эссе Лэмба.

– Неужели. – Это показалось ему странным. – Вы работаете над диссертацией?

– Нет, – ответила она.

– Тогда зачем?..

– Мне он нравится. – Легкое ударение на «он».

– Никогда его не читал, – заявил Коллингдэйл. Он никогда не читал того, что не было связано с работой.

Келли пожала плечами.

– Надо как-нибудь попробовать. – Она провела рукой по экрану, и книга исчезла. – Он хороший собеседник.

Дэвид понял намек.

– Слушайте, нам придется провести здесь еще пару деньков, Келли. Мне жаль, что я создал проблему. Я не хотел. Сейчас мне очень сложно думать о чем-то еще, кроме проклятой твари. – Он махнул в сторону, куда улетел корабль. В сторону облака.

– Все нормально. Я понимаю.

Дэвид спросил, как она оказалась здесь, в самом отдаленном месте, которое когда-либо навещали люди. Прежде чем ответить на этот вопрос, Келли рассказала, почему Диггер такой выдающийся человек. Дэвид в свою очередь поведал о Мэри и о том, как ему жаль Джуди Стернберг и команду изучающих язык Лукаута.

Он узнал, что Келли нравится Оффенбах. «Баркарола» из «Сказок Гофмана» создавала фон, пока шла беседа. Они обнаружили общие интересы в политике, хотя расходились в основной концепции. Но ничего страшного: они сошлись в убеждении, что демократическое правительство по своей природе порочно и в его рядах нужно регулярно проводить генеральную чистку.

Ее привлекал «живой» театр, и, наверное, понравилось бы играть на сцене, но она была слишком робкой.

– Я пугаюсь публики, – застенчиво созналась она.

Он нашел, что в это трудно поверить.

Коллингдэйл в студенческие годы играл в паре спектаклей. Самой крупной его ролью был Октавий в «Человеке и сверхчеловеке».

Он поинтересовался, почему она выбрала такую отшельническую профессию.

– Вам, должно быть, попадалось множество людей вроде меня. Бирюки.

– Не здесь. Тут все раскрепощаются. Невозможно быть одиноким в таком месте, если только вы не одиноки буквально физически. – На лице Келли промелькнула первая на памяти Коллингдэйла по-настоящему теплая улыбка. – Я люблю свою работу, – добавила она.

– Келли. – Голос Билла потрескивал в динамике.

– Говори.

– Оно выпускает большой кусок по направлению к правому борту.

Келли посмотрела на Коллингдэйла.

– Ты уверен? – спросил он.

– Вот картинка.

Билл вывел изображение на навигационный экран, самый большой монитор на мостике. Облако выбрасывало с правой стороны большое «перо».

– Оно поворачивает, – Коллингдэйл торжественно вскинул кулак. – Поворачивает, сука!

– Точно?

– Без вопросов. Оно поворачивает влево, выбрасывая пыль и газ вправо. – Дэвид вскочил с кресла и расхаживал по мостику, не в силах сдержаться. – Оно клюнуло на приманку. И пытается догнать нас. Ему трудно повернуть, но оно пытается. – Его взгляд упал на Келли. – Кажется, я люблю вас, – сказал он. – Диггер сделал очень верный выбор. Желаю вам долгой и счастливой совместной жизни.

Зверюга гонится за нами по пятам.

Бортовой журнал корабля «Хоксбилл», 6 декабря.

Извести, что Омега поворачивает, вызвало всплеск ликования и убедило Диггера и Уита устроить выходной. Они сидели в кают-компании, поздравляя друг друга, когда вмешался Билл: