Алитея опустила голову.

— Она говорила мне это.

— Так?

— Она не согласится, знаю, что не согласится. Впрочем, отец был бы взбешен. Навуходоносор наверняка захотел бы мне отомстить.

— О чем ты говоришь?

— Об этой твоей идее с заменой. Не выйдет.

— Какой еще идее? Я всего лишь заметила, что вы похожи — словно мать и дочка, словно сестры.

— Ах. Ну да… Ну, говорила мне, неоднократно. Иногда мне кажется… — Вдруг Алитея нервно рассмеялась, веер затрепетал у нее в руке. — Мне не следует быть с тобой столь откровенной, ведь ты все ему расскажешь!

— Наверное, это и хорошо?

— Шулима была уверена, что это отец прислал сюда Зайдара. А он и не стал отрицать. Поссорились же они о чем-то другом.

— Поссорились?

— Они так вечно…

— Что говорил стратегос?

— Ну вот, теперь ты меня выпытываешь.

— Пожалуйста.

Алитея сделала глубокий вдох, склонив голову, она глянула на лунянку над краем веера.

— «План Госпожи — не мой план».

— Он так и сказал?

— «Цели Госпожи — это мои цели, но план Госпожи — не мой план».

— И что на это Лакатойя?

— Вот тут они и начали ссориться. Шулима все время повторяла, что он должен иметь страну, из которой мог бы повести наступление, ему следует иметь надежную и безопасную базу и исходную точку как для наступления против Сколиодои, так и на Чернокнижника. А если Навуходоносор не откроет Эгипет для стратегоса, тогда что стратегосу останется? И так далее. Что ведь Золотой сам по себе ненавидит Вдовца; что здесь дело не в том, чтобы сражаться поочередно с Македонией Чернобородого и Вавилоном, но чтобы их отделить и, может, даже повернуть против Урала; что Навуходоносора следует лишь немного прижать, попугать, и он согласится. Целая тирада. Я задержалась у двери, не вошла, мне не хотелось приветствовать его в ходе такого скандала.

— Но что он ей отвечал?

— Что он, так или иначе, ту страну иметь будет. Шулима лишь язвила: «Хуратию? Македонию? Может, даже Рим?». А стратегос на это: «Сотворю новую». И хлопнул дверью. Хорошо еще, что не наткнулся на меня.

Аурелия открыла было рот, оглянулась на живые статуи — и снова его закрыла. Схватив Алитею за плечо, она потянула ее в самый дальний угол третьей террасы, куда не доходил отблеск факелов и лампионов, ни свет из окон дворца. Здесь перистиль сходил под мелкую воду, снежно-белые мозаики просвечивали под волнами озера, по мели прохаживались достойные, кривоклювые ибисы. Эстле Лятек была в котурнах, но Аурелия — босиком. Сейчас она бродила в холодном гидоре.

— Послушай, — шепнула она, повернувшись спиной ко дворцу и кариум, огням, голосам и музыке. — Можешь назвать меня наивной, но я бы не говорила тебе этого, если бы ты не была той, кем, как мне кажется, ты являешься.

— Что еще такое?

— Тии… Послушай. Они постоянно спрашивают себя: намеревается ли она вернуться? Собирается ли мстить? Ее ли это день? Этому ли служит война стратегоса Бербелека? Я же говорю, что нет, что она не может покинуть Луну надолго, что бы тогда сталось с нами всеми, с людьми и животными, имопатрами и городами, ведь они же упали бы тогда на Землю. Так что — нет. И это правда. Но теперь я вижу, что у нее был иной план. И, по-видимому, я знаю, о чем говорил стратегос. Послушай. Это была ее страна. Здесь билось ее сердце: от Золотых Царств до Кафтора; по Эгипту она тоскует сильнее всего. Если бы ее дочь погибла бы здесь, в плену у Навуходоносора… И Навуходоносор был бы уверен, что Иллея пожертвует всем, чтобы ему за это отомстить… Подумай. Так вот, быстро и без боя, она завоевала бы Эгипет для собственной морфы; так открыла бы его для стратегоса. И далее. Кто бы занял трон Гипатии? От имени Госпожи, в морфе Госпожи, когда Лакатойи уже нет. Подумай, эстле. Единственная дочь Стратегоса Лабиринта, укротителя Чернокнижника, и одновременно супруга Наместника Верхнего Эгипта, связующего Фивы и Александрию. Лакатойя избрала тебя и сформировала по своему образу и подобию, по ее образу и подобию. Это было бы твое наследие — если бы она погибла. Теперь ей нужно все изменить, план изменился, стратегос меняет план.

Алитея задумчиво прижала сложенный веер к левой ноздре. Еще только что она вздымала брови и качала головой; теперь же глядела на лунянку со спокойствием и, возможно, с веселым любопытством.

— Ну а адинатосы? Союз против какоморфии?

— Естественно, эстле, эта цель главная.

— Она не рассчитывает на то, что стратегос выживет.

— Нет. Если и вправду поведет в этхере атаку на их кратистоса… Нет. Останешься ты.

— Абель погиб в Сколиодои.

— Это с самого начала должна была быть женщина, морфа женщины.

— Могла ведь погибнуть и я.

— Не знаю. А могла?

— Но почему не какая-нибудь лунянка, наверняка у нее есть и другие дети, почему не кто-то из Лабиринта, кого она знает?

— Эгиптяне, земляне должны принять верховенство. Я всего лишь догадываюсь; подумай сама. Олжен быть кто-то из них, связанный с их кровью — но на самом деле обладающий морфой Госпожи. Другое тело, но имя того же самого божества.

— Я родила бы Давиду дочерей.

— Так.

— Начало Коллотропийской Династии. После падения Уральской Империи… На восток, на юг, до Черепашьей Реки и за ней, все Золотые Царства, и на север; возвращение в Кафтор, пустой трон в Кноссосе…

— Ты видишь это.

— Вижу. — Резко дернув головой, Алитея откинула за спину заплетенные в мелкие косички волосы, выпрямилась, глянула гыппиресу прямо в глаза; веером коснулась груди Аурелии. — Кому ты служишь? Кому принадлежишь? Зачем ты мне все это выдаешь?

Аурелия склонила голову.

— Именно для того. Я рытер Госпожи, ей я обязана проявить верность в первой степени.

— Следовательно?

— Под каким угодно именем и в каком угодно теле бы она себя проявила.

Аурелия опустилась на колено перед эстле Лятек, кафторское платье моментально пропиталось холодной водой Мареота. Лунянка прижала лицо к белому льну юбки эстле.

— Деспоина.

Алитея тут же схватила девушку за плечи, рванула вверх.

— Встань! Иначе увидят. Ведь я же — не она.

— Погляди на Лакатойю. Ведь ты же — и не она.

— Замолчи уже. Я должна все обдумать.

Аурелия энергично стряхнула воду с платья, с ткани поднялись шипящие облачка пара. Она глянула на верхнюю часть перистиля. Эстлос Бербелек дал пир — с театром, музыкой и танцами — для элиты александрийской аристократии; практически все приняли его приглашение. Местные газеты писали о «финансируемой частными источниками армии Иеронима Бербелека» и про «историческую победу Перуна Вистулии в Коленице». Количество фантастических сплетен относительно намерений Бербелека, которые Аурелия до сих пор услышала от гостей (а ведь еще не минула полночь), превышала всяческие мерки; сплетники противоречили сами себе в очередных разговорах, пирамида абсурда нарастала.