Быть может, именно Форма этого вечера спровоцировала Аврелию признаться в собственных предположениях дочке стратегоса; но, может, все дело было в Форме неожиданной сердечности и фамильярности, когда они вместе смеялись и искали украшение. Самые малые вещи часто решают о самых главных делах. Чем дольше задумчиво молчала эстле Лятек, тем больше Аурелия укреплялась в собственном мнении. Этот жест запястья. Этот тон голоса. Подъем головы, легкая улыбка, взгляд широко раскрытых глаз, эти глаза — точно такие же зеленые. И морфа ее неподвижности. Как вчера, когда Вечерняя Госпожа глянула на Аврелию. «Расскажи мне» — она произнесла только два слова. Аурелия рассказывала целый час.

— Пошли.

— Эстле.

— Расскажи мне поподробнее. Навуходоносор, Шулима, стратегос, условия. Но не то, о чем догадываешься, но что слышала.

Они вернулись в танцевальный зал. Аурелия старалась не поднимать голоса громче шепота; точно так же, инстинктивно, она отступила, оставаясь на расстоянии в шаг за эстле Лятек. Так они перемещались среди гостей, между слугами, доулосами, музыкантами и танцующими; к этому времени все уже перемешивались, запланированный хозяином порядок приема поддавался под нажимом временного давления со стороны приглашенных. Четвертый раз играли ямедию, потому что ее просили громче всего. Ямедия была компромиссом между классическими корейями, исполняемыми наемными специалистами, и «ритмикой простонародья», порожденной северными морфами. Танцевало более двадцати пар. Из колонного зала, из-за водных зеркал ежесекундно раздавались взрывы смеха: там выступала группа комедиантов из Крокодилополиса, дающая представление, в котором грубо насмехалась над Гипатией и эгипетскими аристократами — аристократы смеялись громче всего. Высоким пламенем горели все пирокийные лампы; под зеркалами подвесили добавочные лампионы: свет прожигал цветастые одежды, вползал под кожу гостей, теней просто не существовало, света было даже слишком много, он выливался наружу бурными волнами, на перистиль и на озеро, вместе с громкой музыкой. Когда развлекаются аристократы, об этом знает половина Александрии.

Алитея и Аурелия пробежали вдоль стен, один лишь раз задержавшись подольше, когда старый Кадий Птолемей спросил эстле Лятек про ее отца и не принял «Не знаю» в качестве ответа. Аурелия и вправду нигде не могла обнаружить ни стратегоса Бербелека, ни Вечерней Госпожи.

Стоящий в переходе к главному холлу сенешаль шепнул Алитее что-то на ухо: гыппирес не поняла быстрого пахлави. Эстле ответила на том же самом языке и указала веером в глубину дома. Сенешаль поклонился и дал знак одной из ожидавших невольниц. Та побежала выполнять приказание.

Эстле Лятек повела лунянку в левое крыло. Между плитами пола бокового коридора в блеске пирокийных ламп мерцали волны Мареотийского озера. Наверняка, это уже были личные комнаты эстле. Навстречу им вышла негритянская служащая; эстле отправила ее незаметным жестом.

Девушки свернули в угловой кабинет. Две его стены, пол и потолок были изготовлены из толстого воденбургского стекла, в которое были вплавлены красные жилки оронеигеса. Помимо того, стены поворачивались по горизонтали на осях скрытых меканизмов, впуская таким образом вовнутрь влажный воздух. Едва войдя, эстле приоткрыла их еще больше. Затем подвернула огонь в серебряно-розовых абажурах ламп — комната запульсировала цветным сиянием.

Вдоль каменных стен стояли библиотечные шкафы, секретер и высокое, глубокое кресло; зато под стеклянными стенами были раскиданы кучи пестрых подушек — круглых и треугольных, в соответствии с Формой Золотых Царств.

Алитея, вздохнув, уселась в кресло и подозвала лунянку жестом. Аурелия присела у ее ног (стекло было очень холодным). Подняв голову, она заметила движение в темноте над прозрачным потолком. Сам потолок тоже отчасти подчинялся меканическим манипуляциям, то тут, то там его можно было наклонить вовнутрь стеклянных надстроек. Здесь же, над креслом, ледяными крыльями трепетала какоморфная птица, ее три лапы расширялись в коллекцию закривленных клювов, сейчас все они, наполовину раскрытые, царапали по стеклу. По-видимому, создание почувствовало пыр во Всаднике Огня.

Эстле Лятек взяла Аврелию под подбородок, обращая ее глаза к себе.

— Я выслушала тебя, Аурелия, — мягко произнесла она. — Я тебе верю. А теперь можешь во всем признаться, еще ничего не произошло. Достаточно тебе от всего отречься, и я забуду.

— Я не лгала, деспоина.

— Ибо, через минуту — тебе придется заплатить. Тыв понимаешь? Ты мне нравишься.

— Я не лгала.

— Хорошо.

Эстле Лятек подняла глаза, сложила веер и сунула его за пояс юбки. Аурелия догадалась, что эстле присматривается к собственному отражению в стекле. Алитея отстегнула с ушей сережки, с сосков — колечки, сняла с шеи тяжелое колье, стащила с предплечий браслеты, большую часть перстней с пальцев, бросив все эти украшения на секретер. Послюнив платок, она стерла румяна с лица и грудей. Под конец отстегнула от пояса брошь из кости дракона.

— Пойдешь сейчас к себе, — говорила она Аурелии. — Переоденешься. Снимешь все украшения, наденешь что-нибудь такое, что заставит их задуматься. Есть у тебя какой-нибудь эффектный лунный костюм?

— У меня есть доспехи.

— Да, действительно, он мне писал… Но не пересаливая. Может, только какую-то часть.

— Хорошо, деспоина.

— Обратишься к сенешалю, чтобы он указал тебе эстле Игнатию Ашаканидийку; она еще не могла уйти. Попросишь ее прийти сюда от моего имени. Если это возможно, публично. Ни на какие вопросы не отвечай. Я буду ждать. Потом останешься внутри. Поняла?

— Так, деспоина.

— Иди.

Аурелия отправилась в свою комнату чуть ли не бегом.

Это не было битвой, но нечто настолько близким, как это только возможно. Лунянка сбросила платье, сняла парик и украшения. Быстро обмылась в приготовленном тазу с водой с благовониями. Из сундука в спальне вынула простую, длинную эгипетскую юбку, похожую на ту, что носила Алитея. Подвязала ее высоко под талией, по лунной моде. Из маятникового сундука вынула правый околоплечник и правую виркавицу; надела их, подстроила этхер. Сжав кулак, махнула рукой. Огненные эпициклы осветили комнату словно блеск молнии.

Гости расступались перед ней, Форма молчаливого замешательства предшествовала Аурелии неспешной волной. Каждый очередной шаг рытера был более энергичным — склоняясь над сенешалем, Аурелия распространяла вокруг себя мерцающий отсвет, напряжение мышц высвобождало накожный пыр.

Эстле Игнатия Ашаканидийка как раз танцевала с каким-то аристократом верхнеэгипетской морфы. Аурелия положила левую руку на плече мужчины, остановив его в половине движения. Тишина в зале должна была его предостеречь, но он явно был слишком занят своей партнершей. Аристократ гневно повернулся. Белая ураноиза разбухшего околоплечника рассекла его рубаху и кожу на груди. Тот отскочил, шипя от боли. Аурелия глядела на Ашаканидийку.

— Эстле Алитея Лятек просит тебя уделить ей несколько минут для беседы.