«трещины» в абсолютно плотном, неизменном, едином и неподвижном бытии Парменида, что и обнаруживается в его представлениях о качествах. Сначала качества выступают как формы, накладываемые на первоматерию и дающие элементы, а затем они при анализе превращений элементов, а также гомеомерных образований (теория миксиса) и их превращений (теория IV книги «Метеорологии») становятся самостоятельно действующими силами. На этом пути возникает апория, противоречие, не решаемое Аристотелем. Действительно, генезис первотел (элементов: земля, вода, воздух, огонь) в процессах их взаимопревращений есть изменение соответствующих им элементарных качеств – и ничего другого. Эту апорию можно представить и так: с одной стороны, возникновение элементов есть, по Аристотелю, генезис (возникновение «сущности»), но, с другой стороны, этот генезис ничем не отличается от качественного изменения. Однако концепция качественного изменения приводит к тому, что у Аристотеля не оказывается никакого критерия для определения того, какие качества, определяющие элементы, являются существенными. Как справедливо замечает Морроу, «…самая серьезная трудность у Аристотеля в том, что его выбор качеств, дифференцирующих первотела и определяющих их генезис, рискованным образом замкнут на качественном изменении, от которого он хочет его отличить» [104, с.159].

Другая апория динамического квалитативизма как специфического теоретизирования кроется в понятии перемещения (переноса) качества как субстанции к другой субстанции, в которой фиксируется определенное качественное изменение, подлежащее объяснению. Раскроем эту апорию в основных чертах. Если при механическом подходе нагревание тела объясняется увеличением скорости движения частиц, то динамический квалитативизм его объясняет контактом с незримой квалитет-субстанцией тепла, «переместившейся» в другое – нагревшееся – место. Механическое перемещение нам как бы разумно-инстинктивно представляется самым рациональным, «прозрачным» из всех мыслимых изменений потому, что в нем осуществляется тождество движущегося предмета с самим собой и тем самым реализуется в своей чистоте принцип причинности, так как при этом возникает «тождество тождества и нетождества», говоря гегелевским языком. Тем самым изменение (нетождество) прозрачным образом сведено к тождеству: причина равна (тождественна) действию, но в то же время это тождество сопровождается изменением, которое тем самым воспринимается как «понятое», «объясненное». Именно механическое перемещение выступает своего рода каноническим воплощением принциа причинности как «тождества во времени» (Мейерсон). И если мы принимаем такое понимание самой процедуры причинного объяснения, то как тогда мы можем понять, что же такое перемещение квалитет-субстанции? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы сразу же сталкиваемся с «клубком противоречий». Если субстанциализированное качество перемещается в физическом пространстве, то как тогда это может быть согласовано с таким существенным его определением, как непрерывность? Пространственные характеристики вообще трудно согласуются с квалитет-субстанцией, в которой ведь представлено как раз не пространство, а наполненное интенсивностью разной степени чувственно воспринимаемого качества время (ощущение длится). Но если качества суть интенсивности ощущений, то перемещаться они могут лишь в условном пространстве, а не том, физическом, в котором перемещаемся мы сами. Переходы элементарных качеств непосредственно даны в актуальном ощущении и не требуют опосредования физическим пространством (холодное нагревается, влажное сохнет и т. п.). В качественном изменении физическое пространство «снято», для его фиксации достаточно нуля пространства, так как оно развертывается, казалось бы, исключительно во времени. И если, несмотря на это, механическое перемещение качеств все же допускается, то нет ли в таком квалитативизме его прочтения механицистскими глазами? Ведь только вводя каким-то образом прерывность и переходя тем самым к механизации динамико-квалитативистского подхода можно обоснованным образом сохранить характеристику перемещения. Но ведь тогда мы уже будем иметь дело не с чистым квалитативизмом, а с некой смесью его с механическим подходом. Мейерсон не замечает, что определяя квалитатвизм через перемещение и присоединение квалитет-субстанции к данному телу, он противоречит собственному утверждению о том, что «гипостазированные качества» непространственны[136].

Наконец, третий апорийный узел, характерный для квалитативистского подхода, связан с принципом объяснения подобного через подобное, который был у Эмпедокла и в обобщенном виде был принят Аристотелем. В третьей книге «О небе», критикуя платоновскую теорию элементов, в соответствии с которой один из элементов, а именно земля, выпадает из круга их взаимопревращений, он считает, что причиной тому является использование его учителем неправильных принципов. «Действительно, – говорит Аристотель, – нужно, по-видимому, чтобы чувственно воспринимамые вещи имели чувственно воспринимаемые принципы, а вечные вещи – вечные принципы, вещи преходящие – преходящие принципы, и, вообще, принципы должны быть той же самой природы, что и их объекты» (О небе III, 306a 8-11). Требование однородности объясняющего начала и объясняемого явления, однако, приводит к очевидным трудностям. С одной стороны, в нем содержится определенный и обоснованный критический «заряд» по отношению к редукционистскому механическому подходу. Но, с другой стороны, принцип гомогенности сферы объяснения рискует обернуться феноменалистским редукционизмом как механицизмом навыворот. При этом вся процедура объяснения ставится под угрозу, если уровни объясняющего принципа и объясняемого явления отождествляются. Ведь при этом исчезает сам момент «трудности» объяснения, который естественным образом имеет место, если уровни объясняющего и объясняемого различаются, не совпадают. Несмотря, однако, на всю здесь нами только пунктиром намеченную апорийность квалитативистского мышления Стагирита и на всю построенную на критике перипатетической эпистемологии науку Нового времени, оно не бесплодно в теоретическом плане.

Итак, мы можем резюмировать наш анализ проблемы возникновения и статуса учения Аристотеля о качествах-силах: попытка реабилитации генезиса на путях коренного преодоления логики элеатов приводит его к фактическому растворению генезиса в качественном изменении, тем самым «спасение» генезиса на «выходе», в плане следствий, вытекающих из исходных аксиом, оказывается его непредусмотренной – и нежелательной – «гибелью» в качественном изменении. Субстанция «съедается» акциденцией.

В итоге Аристотель приходит к своей динамико-квалитативистской теории. Превращение качеств в самостоятельно действующие динамические начала явно выводит их из круга тех функций, которые приписаны качествам учением о бытии и о категориях. Аристотель резко повышает онтологический ранг качеств, придавая им статус самодействующих сил. Тем самым он идет еще к одной апории – к гетерогенности в своих представлениях о качествах в целом. Аристотелевский «чистый физикализм», выдвинутый им прежде всего в противовес математической программе Платона, оказался, пусть частично, физико-динамическим квалитативизмом.

§ 2. Квалитативизм и логика

В ходе нашего анализа мы уже не раз обсуждали различные объяснения качественного характера аристотелевской науки. В связи с некоторыми интересными попытками в этом направлении мы хотим рассмотреть два момента, важных для понимания аристотелевского квалитативизма в целом: во-первых, соотношение логики и квалитативистского мышления, во-вторых, соотношение телеологического и качественного подходов.

Объясняя характер аристотелевской науки в ее отличии от платоновской, Робэн отмечает два момента, которые он совершенно не связывает между собой. Во-первых, он указывает на иное, чем у Платона, отношение Аристотеля к математике [115, с. 64; 114, с. 238]. Орудием знания у Стагирита