был не пустой данью вежливости, а действительно убеждением министра, так как граф Толстой даже сообщил о моем «таланте» Императору. Следствием его похвал стало то, что впредь почти все поданные мной заявления, которых было немало, немедленно поддерживались; ни один министр не отказывался их подписать, и высочайшее утверждение также никогда не заставляло себя ждать. Конечно, я делала все возможное, чтобы использовать особое положение, которое приобрела, для помощи большому числу бедствующих и нуждающихся людей. Мои частые визиты в тюрьмы давали мне снова и снова случай пообщаться с арестованными и выслушать их старую, но вечно новую историю о вине и горе. Бездна человеческих страданий полностью поглотила меня, и так как я сама пережила боль и горе, мне порой удавалось добиться доверия пленника и утешить его. При этом я находила в себе самой доказательства того, что облегчение чужого страдания является лучшим средством для преодоления собственной печали.

Таким образом, мои дни были заполнены работой с заключенными и воспитанием детей, и у меня почти не оставалось времени на светские обязанности. Только в субботу я принимала по-прежнему, и могу сказать, что на моих приемах побывало все лучшее общество Петербурга. Иногда я также должна была появляться на придворных балах, и время от времени я позволяла себе посетить какой-либо симфонический концерт в Дворянском собрании[1017], где, сидя в глубине императорской ложи, я упивалась звуками, дававшими успокоение моим нервам. Я наслаждалась также прекрасными концертами, которые проходили дома у великой княгини Екатерины Михайловны.

В течение зимы 1885 года я часто встречалась с моей давнишней подругой, баронессой Раден, которая казалась мне в последнее время усталой и печальной. Она усердно работала для благотворительных учреждений, возглавляемых Императрицей, и приложила огромные усилия, чтобы своими докладами побудить августейшую покровительницу к новым пожертвованиям и ходатайствам. Однако баронесса испытывала постоянное противодействие со стороны Константина Карловича Грота, главного управляющего этими учреждениями. Эти заботы, а также постоянная тревога за сестру, находившуюся в стесненных обстоятельствах[1018], сильно повлияли на характер баронессы, и ее подавленное состояние еще больше усилилось, когда оказалось, что она больна раком. Врачи утверждали, что необходима операция, но баронесса, зная о своей болезни и страдая от нее, тем не менее утаила это от всех и ничего не изменила в своем образе жизни. Когда однажды вечером я ее посетила вместе с княгиней Волконской, то была поражена необычайно нежной интонацией в ее голосе, когда она нас приветствовала, и еще более ласковой, когда она прощалась. Каково же было наше общее удивление, когда на следующий день мы узнали, что она подвергла себя опасной операции! Операция была успешной, и баронесса смогла весной еще раз выехать за границу. Но она была уже отмечена смертью и знала это. Когда осенью она вернулась в Петербург, то снова заболела, и на этот раз больше не было надежды на выздоровление. В сентябре я хотела ее посетить, однако меня не допустили, потому что только сиделки имели доступ к больной. Девятого октября моя подруга тихо покинула этот мир, и я в который раз навеки лишилась любимого человека.

XI

Иоганн Штраус в Петербурге. — Чудотворец Иоанн Кронштадтский. — Приглашение от великих князей. — Меня обвиняют в карьеризме и интригах. — Анонимное письмо. — Аудиенция у Императрицы. — Семейный завтрак в царском дворце. — Летние торжества в Петергофе. — Беседа с митрополитом Антонием. — Проблема сектантства. — Надежды Рима

Первые месяцы 1886 года были так плотно заполнены визитами, работой и поездками, что я серьезно захворала, и мой врач объяснил мне, что если я и впредь буду вести такой образ жизни, то вряд ли дотяну до своего шестидесятилетия. Конечно, его прогноз не сбылся, поскольку я, не оставив своей активной деятельности, дожила до глубокой старости и стала свидетелем еще многих неожиданных событий. Весной Общество Красного Креста поручило мне организацию благотворительных концертных вечеров в пользу детских приютов, находившихся под их попечением. Чтобы привлечь побольше столичной публики, мы решили пригласить в Петербург Иоганна Штрауса. Трудно вообразить, скольких стараний и энергии стоило мне выполнение этого плана, но в результате концерты имели успех. Они проходили в пасхальную неделю на Конногвардейском бульваре[1019], на них присутствовали члены царской семьи и представители высшего света, и в итоге мы смогли похвастаться значительной собранной суммой.

Для меня деятельность в течение этого концертного сезона стала настоящим испытанием, поскольку приходилось разрываться между дежурством у постели дочери, заболевшей тифом, и концертным залом, где я обязана была хотя бы на время появляться, так как мне, ответственной за концерты, нельзя было долго отсутствовать. К тревогам о здоровье дочери добавилось беспокойство о сыне, который, проявив вначале блестящие успехи в учебе, теперь начал ею пренебрегать. Атмосфера в Училище правоведения была столь неоднородна из-за различия в происхождении юношей, что я начала опасаться, смогут ли основы моего воспитания противостоять новому влиянию. Все это мучило меня и угнетало душевно и физически. Случайно один из моих друзей посоветовал мне повидать известного отца Иоанна Кронштадтского: от него я непременно получу утешение. Я заинтересовалась, и мой друг пообещал рассказать обо мне батюшке. И действительно, через несколько дней, когда я как раз собиралась выезжать, мне доложили о визите священника. Я поспешила в приемную и встретила там отца Иоанна. Одетый в светло-синюю рясу, он стоял посреди зала, освещенный лучами солнца. Он обратил на меня взгляд своих ясных голубых глаз и приветливо улыбнулся. Он сказал, что только что побывал у великой княгини Александры Иосифовны и после нее сразу же отправился ко мне. Я провела его в свой кабинет и рассказала о болезни дочери, о моей тревоге за Киру и обо всем, что тяжелым бременем лежало у меня на душе. Он внимательно выслушал, потом мы вместе совершили молитву, после чего он начал долгую беседу, и его убедительные слова и правда действовали на меня благотворно. У него нашлись слова утешения на все мои беды, и он знал, как внушить мне такую глубокую веру в Господа, чтобы я перестала отчаиваться и с убежденностью верующего смело встречала все грядущие события. Здоровье мое, однако, не улучшалось, и физически я очень плохо себя чувствовала. Однажды меня навестил великий князь Михаил Николаевич и любезно предложил некоторое время пожить в уединении за городом, лучше всего в Михайловском, где я буду окружена не только комфортом, но и попечением личного врача великого князя и княгини. Я с благодарностью приняла это приглашение и, поручив Киру его опекуну, господину фон Ребиндеру, вместе с