дочерью переехала в великолепное великокняжеское поместье, о котором у меня еще после первого визита туда сохранились самые приятные воспоминания. Великий князь сам принял меня и позаботился о полном комфорте, вплоть до цветов на террасе. Великая княгиня еще раз поспешила меня предупредить, чтобы я ни в коем случае не чувствовала себя как у нее на службе, а все время уделяла своему здоровью. Поэтому я трапезничала в собственной столовой и вообще сама распоряжалась своим временем, не считая нескольких приглашений. Я много гуляла с дочерью в великолепном парке, а иногда мы бродили вдоль берега прекрасной бухты. Порой мы отправлялись в Петербург, чтобы не пропустить какой-нибудь особенно блестящий концерт.

В одну из таких поездок я повстречалась с князем Иваном Михайловичем Голицыным. Увидев меня, он сделал удивленное лицо и почти прокричал: «Неужели Вы в Петербурге, мадам?» Я не поняла его удивления, но затем узнала причину. Вскоре после той встречи, за завтраком у великой княгини зашла речь о честолюбии, и она спросила меня, не честолюбива ли я. Услышав мой отрицательный ответ, присутствовавший тут же гофмейстер Эммануил Сергеевич Муханов удивленно воскликнул: «Как? А весь Петербург только и говорит что о Вашем честолюбии!» — «О моем честолюбии?» — опешила я. «В том-то и дело! Лишь недавно княгиня Кочубей получила анонимное письмо, в котором говорилось, что вы, мол, стремитесь занять ее место и самой играть первую роль при дворе Императрицы. Этим и объяснялось ваше пребывание в Петербурге!» Нетрудно представить, как я была подавлена этой клеветой. Больше всего я опасалась, как бы великая княгиня тоже не поверила этим слухам и тоже не решила, что я воспользовалась ее гостеприимством, преследуя корыстные цели. Я совсем не знала, с чего начать свои оправдания. Великая княгиня вопросительно взглянула на меня, и я почувствовала, что она в тот миг убедилась в моей искренности. Очевидно, до той минуты у нее еще были некоторые сомнения относительно моих намерений. Позже я узнала, что она не раз справлялась о моем характере у Александры Сергеевны Озеровой. Мне было совершенно неясно происхождение анонимного письма княгине Кочубей. То, что оно действительно существовало и вызвало сильную реакцию у княгини, не подлежало сомнению, поскольку она показывала его своей племяннице, княгине Волконской[1020], и княгине Виттгенштейн, спрашивая обеих, не считают ли они меня честолюбивой. Мне было понятно, что эта низкая выходка вызвана сильной завистью. А поскольку я знала, как бывает трудно противостоять подобной, распространяемой в высшем свете клевете, то боялась упасть в глазах Государыни. Я очень дорожила расположением ее величества и потому крайне встревожилась. В то время я должна была представить Императрице отчет о делах, касающихся благотворительности, и поэтому попросила у нее аудиенцию. В сложившейся ситуации я была весьма обрадована телеграммой, в которой Государыня изъявляла готовность принять меня. Наконец-то у меня будет возможность узнать мнение двора. Сильно волнуясь, я поехала в Гатчину к назначенному времени. Там меня встретила княгиня Кочубей. Она очень холодно поздоровалась со мной и проводила к Царице, которая приняла меня с большой любезностью. Выслушав мой отчет, она сказала: «Завтракать Вы будете с нами. Пожалуйста, подождите несколько минут». В приемной зале я встретила великого князя Михаила Николаевича с супругой, вскоре сюда вошла царская чета в сопровождении детей, великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Федоровны. Ни княгиня Кочубей с придворными дамами, ни адъютанты не присутствовали за завтраком, лишь мне одной была оказана такая милость! Это убедило меня в том, что Государыня не верит сплетням и по-прежнему мне доверяет. После завтрака, счастливая и довольная, я вернулась в Петербург.

Летний сезон в Петергофе проходил необыкновенно блестяще, прежде всего оттого, что там долго гостил эрцгерцог австрийский Карл-Людвиг со своей очаровательной супругой Марией-Терезой. В честь эрцгерцогини, любимицы русского общества, были устроены многочисленные празднества, соперничающие между собой во вкусе и великолепии. Особенно впечатляющим получился бал в Белом зале дворца. Ночь была теплой, все окна распахнуты, и можно было наслаждаться великолепным видом на освещенные фонтаны и темное море. Другой бал — у великой княгини Евгении Максимилиановны — запомнился своей оригинальностью. Зал был оформлен в деревенском стиле, как крестьянская изба, в пристройке даже стояли настоящие коровы, прислуга была в крестьянских костюмах — всё это представляло собой прелестную картину.

Поздней осенью я повстречалась с архиепископом Антонием, только что назначенным ректором духовной академии. Я познакомилась с ним на одном церковном собрании и спросила его совета, как можно пробудить христианские чувства в заключенных. Антоний живо заинтересовался этой проблемой и дал мне множество ценных советов. К тому времени я по собственной инициативе ввела в тюрьмах чтение религиозной литературы, отметив с удовлетворением, что это приносит хорошие плоды. Однако нам было не под силу разъяснить заключенным религиозные догмы, и естественно, я попыталась получить помощь у духовенства. Во время нашей беседы с митрополитом мы коснулись также общих проблем, например, введенного Петром Великим зависимого положения церкви от государства[1021]. Чем дольше мы разговаривали, тем более меня поражала редкая скромность этого крупного сановника и его глубокая вера в Господа. Большой интерес у него вызывала и проблема русского сектантства, он не мог понять, почему это ложное учение находит всё больше последователей, и пришел к выводу, что вероучение в православной церкви, очевидно, преподносится неправильно и не удовлетворяет многих людей. «Необходима основательная реформа религиозного воспитания», — сказал митрополит. Еще он был противником насильственного подавления сектантства, считая, что церковь призвана бороться лишь оружием веры. Александр III тоже был обеспокоен существованием религиозных заблуждений, неистребимых, вопреки всяческим преследованиям. Как-то он спросил митрополита Платона о причине возникновения сект. «Люди ищут Бога, Ваше величество, — ответил мудрый владыка, — и это явление само по себе уже укор православию. Народ наш страждет духовного света, и наша задача привести его к нему. У доброго пастыря овцы не разбегаются. Но много ли добрых пастырей в нашей церкви?»

В эти дни я часто беседовала с княгиней Волконской о воссоединении восточной и западной церквей, любимой теме Владимира Соловьева. Сама я не была сторонницей Соловьева, поскольку в своей книге «Россия и вселенская церковь»[1022] он дерзко заявил, что говорит от имени 20 миллионов русских людей. Такое заявление привело к тому, что в Риме долгое время всерьез полагали, будто с помощью Соловьева и княгини Волконской вся Россия перейдет в католицизм. Существовало заблуждение, что при посредничестве княгини Кочубей, тети княгини Волконской, к этому проекту можно привлечь даже самого Императора. Хотя сейчас мои взгляды на проблемы