проживали оба великих князя. Я сразу известила о своем приезде графа Граббе, друга великих князей, и выразила желание как можно скорее с ними встретиться. Когда у меня появился Георгий Михайлович, он тотчас же перешел к предмету, который в тот момент его страстно волновал. Это был тост, произнесенный Императором за князя Черногории[1031], в котором он называл его «единственным другом России». Великий князь был в восторге от такой политической демонстрации, а также от бракосочетания Петра Николаевича с принцессой Милицей Черногорской[1032]. «Единственный друг! — восклицал он снова и снова. — Как же это должно всех других вывести из себя!» Конечно, в то время ни Георгий Михайлович, ни я не понимали подлинного значения слов Императора. Мы вместе выпили чай в садовой беседке, а затем меня отвел в сторону Михаил Михайлович, чтобы излить душу. Убитый горем, полностью подавленный, он рассказал, как семейный совет все время откладывался и как вследствие совершенно неожиданного события дело вдруг приняло нежелательный политический оборот. А именно, в Петербурге появилась болгарская делегация, чтобы после отречения князя Баттенбергского[1033] предложить болгарский трон Михаилу Михайловичу! В Петербурге сразу поняли, что это предложение предназначалось не неизвестному русскому великому князю, а будущему зятю графа Игнатьева. Очевидно, определенные круги в Софии учитывали вероятность того, что граф Игнатьев, создатель Болгарии, через своего зятя сможет управлять страной. Или за всем скрывался новый ловкий ход старого Ментир-Паши? Хитрый дипломат, бесспорно, был способен вести искусную двойную игру, чтобы, с одной стороны, убедить болгар, будто коронации его будущего зятя желает сам Царь, а с другой стороны, уверить Царя, что таково желание болгарского народа. Когда прибыла делегация, у Михаила Михайловича хватило такта не принять ее. Но семейный совет, который наконец собрался под председательством Императора, был настроен еще более скептически, чем раньше, вследствие новых событий и возникших слухов. Старый великий князь Михаил Николаевич был по-прежнему изрядным оптимистом, предполагая, что при определенных условиях его сыну могут разрешить морганатический брак. В беседе с Михаилом Михайловичем он спросил его, какие из условий тот был бы готов принять, и перечислил возможные варианты: отказ от титула, высылка из России, изменение имени и т. д. Но Миша ответил: «Любые, я приму любые условия, лишь бы жениться на Кате!» На семейном совете великий князь Владимир Александрович высказался за то, чтобы разрешить Михаилу Михайловичу морганатический брак, и его супруга придерживалась того же мнения, но Императрица и великий князь Сергей Александрович были против. Когда же наконец Император объяснил своей семье смысл болгарской интриги, все единодушно выступили против женитьбы. Союз между принцем крови и графиней Игнатьевой был слишком опасным с политической точки зрения, чтобы обращать внимание на личное счастье молодого человека. Таким образом, государственные интересы победили, а просьба Михаила Михайловича была единогласно отклонена. Министр императорского двора граф Воронцов[1034] составил об этом решении протокол, копии которого были отосланы великим князьям и графу Игнатьеву. Обо всем этом мне рассказал бедный Михаил Михайлович в беседке гостиничного сада в Гейдельберге. Так как никого поблизости не было, он дал волю своим чувствам. Всхлипывая, молодой великий князь описал отчаяние, с которым принял решение семейного совета. Его подавленное состояние было настолько тяжелым, что отец испугался и взял с него обещание «не делать никаких глупостей». Михаил Михайлович на это возразил, что он слишком религиозен, чтобы наложить на себя руки, но что жизнь его навсегда разбита жестоким решением семьи. Я искренне сочувствовала отчаянию молодого человека и утешала, как только могла. Я не могла предвидеть, какой неожиданный оборот примет этот необычный роман два года спустя и какая трагедия за этим последует.

XIII

Интересный брачный проект. — Романов и Орлеанские. — «Бедный Царь Николай». — Фельдмаршал эрцгерцог Альбрехт. — Венские слухи о войне. — Изменившиеся обстоятельства в России. — Венецианский праздник в Петербурге. — Роман великого князя принимает неожиданный оборот. — Недовольство Царя. — Смерть великой княгини Ольги Федоровны. — Я становлюсь придворной дамой Императрицы

В Мариенбаде, куда я отправилась из Гейдельберга для продолжения лечения, я встретилась с многочисленными знакомыми, в том числе с Ольгой Алексеевной Новиковой. В то время она привлекала внимание своими политическими статьями, написанными на английском языке. Ольга Алексеевна принадлежала к партии славянофилов и во время неоднократного пребывания в Англии старалась развеять у иностранцев предубеждения против России с помощью брошюр и статей, в которых давала правдивое представление о своей стране. Наше Министерство иностранных дел было очень довольно ее деятельностью, так как именно в то время было особенно важно оказывать благоприятное для России влияние на английское общественное мнение. При посредничестве Ольги Новиковой я встретилась также с генералом Галифе, приехавшим в Мариенбад в сопровождении «парижской графини»[1035]. Его репутации сильно повредило принятое им в 1871 году жестокое решение казнить 17 000 революционеров. Генерал сообщил о желании жены со мной познакомиться, что вначале меня очень удивило. С ее супругом я познакомилась много лет назад у графини де Валанс, но даже не могла предположить, что он меня все еще помнит. Но очень скоро я поняла, что интерес графини был вызван не столько моей персоной, сколько моим положением при русском дворе.

Именно в то время великий князь Николай Михайлович находился в Париже, предполагая жениться на очаровательной принцессе Елене Орлеанской. Уже были начаты переговоры с Ватиканом, и Папа дал понять, что готов дать согласие на брак принцессы-католички с членом православной императорской семьи. Когда в конце года я вернулась в Петербург и встретилась с великой княгиней Ольгой Федоровной, она показала мне только что полученное письмо от сына, в котором Николай Михайлович просил указаний для своего дальнейшего поведения. Он был приглашен семьей Орлеанских в их Сhateau d’Eu[1036] и полностью отдавал себе отчет в том, что прием или отклонение этого приглашения равносильно либо формальному сватовству, либо молчаливому отказу от женитьбы. Он, однако, не хотел принимать такого важного решения, не посоветовавшись с матерью. После основательного раздумья великая княгиня мне объяснила, что совершенно точно знает, что если запретить сыну союз с французской принцессой, то он вообще не женится, так как немецкие принцессы, которых рассматривали обычно в качестве предполагаемых невест, были ему глубоко неприятны и обычно он над ними только смеялся. «Как относится к этому делу великий князь?» — осведомилась я. «Он говорит, что его отец, Царь Николай I, перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что его внук собирается жениться на внучке Короля-гражданина Луи-Филиппа. Старый Государь никогда бы не признал такой брак