Рука легло на плечо подруги:

— У неё жизнь раз за разом отнимает всё дорогое. Сначала родителей, теперь муж пропал, дети тоже неизвестно доберутся ли до тихой гавани…

Женщина смолчала на такой рассказ, открывающий чужому человеку все её раны, не обижаясь на товарища.

— … да и будет ли вообще на всех трёх континентах хоть один безопасный уголок через несколько месяцев! Она не знает, где её сестра с дитём, муж сестры…

Батюшка заметно стушевался, уже понимая, куда клонит странное создание.

— У меня всю мою жизнь умирали на руках друзья и подруги, соратники и воспитанники. Я столько лет борюсь за людей, за их будущее, а такие же, как вы, — он презрительно фыркнул, — святые, считающие нас, лисов-оборотней чуть ли созданиями ада, вспороли моей женщине живот, а грудных детей заживо распяли на глазах умирающей матери.

Его голос глухой, наполненный болью и злостью на весь мир, был едва слышен, но и эволэки, и бойцы спецназа, и спасённые прихожане, слушали, и прекрасно слышали каждое слово.

— Знаете, батюшка, таким как мы, очень трудно объяснить смысл божественной мудрости всей этой вопиющей несправедливости. Почему на добро судьба отвечает злом, на труд во благо всех — чёрной неблагодарностью, на милость и снисхождение — кровью дорогих твоему сердцу людей?!

Служитель церкви сник, прекрасно зная, кто именно его собеседник, зная страшные подробности жизни, тяжёлые утраты, что камнем навечно сдавили храброе сердце.

— Я снова сражаюсь за людей, плечом к плечу с теми, — широкий жест рукой в окно, на залитый огнями север города, где шла поспешная эвакуация, — кто отнимал у меня самое дорогое, и даже не знаю толком почему? Какого чёрта я тут делаю, рискую собой?! Какого лешего мои соратники, умирающие в погружениях ради людей, часто не помнящих даже имён тех, кто дарит им целые планеты, загородили их собственной грудью?!

Он поднялся с колен, заткнув в подсумок наполненный магазин, и подошёл к настоятелю поближе:

— Потому что, если не сделать хотя бы этого, то мир вокруг станет ещё хуже.

Их глаза встретились. Кицунэ яростно рубил хвостом воздух, держа злость в узде, а порывы священника гасли всё быстрее.

Зря он полез с проповедями, всё равно никто не скажет, кто такой Бог, и что он хочет от нас, почему в жизни часто самые тяжёлые невзгоды несут на своих плечах самые чистые душой и храбрые сердцем. Что можно вычитать мудрого в уже трижды переписанных погрязшими во лжи и стяжательстве подлецами «святых писаниях»? Но, ничего этого Элан, не раз и не два хлебнувший горя на своём коротком веку, и снова ввергнутый чьей-то злой волей в кровавый кошмар, объяснить этому человеку не смог бы, даже если бы захотел. Но, времени спорить не было, и демон-лис просто озвучил свой страшный приговор:

— Через пять минут приходит колонна. В грузовики сажаем только не способных идти самостоятельно эволэков, а вы, и ваша паства…

Лис злорадно улыбнулся, в мерцании пламени блеснули острые клыки.

— … вы побежите следом за машинами. Именно побежите. И молитесь. Молитесь, чтобы у вас хватило сил на всю дистанцию, молитесь, чтобы вы не отстали, молитесь, чтобы вас не раздавили колёса и гусеницы, молитесь, чтобы вас не сожрали. А на финише посмотрим, услышит ли Бог ваши молитвы, или нет…

Колонна формировалась на удивление быстро. Элан с офицерами не собирались пускать важнейшие приготовления на самотёк. Отсутствие попыток со стороны молотоголовых идти на приступ позволило сгруппировать людей в определённой последовательности, разбив по этажам, оставив обе лестницы свободными.

Первыми на носилках, плащ-палатка, просто на руках в голову колонны несли бесчувственных эволэков, по большей части ещё совсем юных, надорвавшихся в тяжёлом бою. В горячем бреду некоторые из них всё ещё рвались в драку, и их кололи противошоковым лекарством, выключая сознание. Храбрых детей укладывали в кузов, отгораживая тоненьким брезентовым тентом от ужасов бьющегося в агонии города.

Следом, хитрый лис выстраивал пешую колонну из своих соратников, на поддержание сил которых он не пожалел ни остатков еды, ни лекарств — всё было брошено в спасительный рывок. Элан даже пошёл на сделку с совестью, прикрыв эволэков максимально возможным числом бойцов и двумя сапёрными танками из четырёх.

Эти удивительные машины снова получили потерянную было возможность одновременно бороться с живой силой врага на триста шестьдесят градусов. Чего только не было в арсенале пятидесяти тонных приземистых громадин! Пулемёты, автоматические гранатомёты и малокалиберные пушки, огнемёты, подрывные заряды, вся эта квинтэссенция смерти могла убить врага хоть на высоте двадцати этажей прямо над головой, хоть точно под гусеницами самого танка. Настоящий дикобраз — с какой стороны не попробуешь подойти, будет очень больно. Они станут становым хребтом защиты.

Махнув рукой на благородство, Лис хотел только одного — никто из друзей не погиб, и его одолела жажда сохранить это бесценное достижение. Всё что угодно, любой грех, только бы никто из эволэков не был разодран на обед жадными тварями, не оказался бы в ячейке «стеклянного леса», пожираемый мелкой, беспомощной, но уже такой жестокой тварью.

Подполковник Терещенко всё это прекрасно видел и понимал, но возражать не посмел — жёсткий и принципиальный маршал предупредил его о персональной ответственности за жизнь каждого бойца самого необычного воинства в истории Новой России. Да и дело было не только, и даже не столько, в приказах.

Он был до глубины души потрясён невероятными способностями и не менее невероятным мужеством этих странных людей и ещё более странных «лисиц». Профессиональный военный, он прекрасно понимал: будь на месте эволэков бойцы с автоматами, их бы просто смело это цунами хищных чудовищ! И он, закусив удила, изо всех сил старался помогать хвостатому профессору. Не за страх, а за совесть, ведь, кто знает, вдруг эти удивительные работники загадочного Института — их единственная надежда?

Поймав виновато-извиняющийся взгляд Элана, который как угорелый носился вокруг машин в голове колонны, следя за посадкой, расставляя бойцов спецназа так, чтобы в любое направление в любой момент можно было направить максимум огневых средств, он только подмигнул: я всё понимаю. Короткие команды по радио, взмахи рук, громкие крики, и начался новый смертельный забег…

Сапёрный танк, возглавляющий отход, размеренно гремел гусеницами по мостовой, разбивая в крошку корку льда, царапая траками дорожное покрытие отчаянно заскрежетал ковшом, убирая с пути очередную легковую машину. Грохот и противный визг сминаемого железа заглушил рокот моторов, топот бесчисленных ног, тяжёлое дыхание уже почти трёх тысяч людей, даже не бегущих, а быстро идущих, подпрыгивающих на ходу. Свет десятков