падали остатки гор Тонан и Главдома, из Пятна поднималась волна чада и испарений, стенки трещин осыпались, а мертвые земли проваливались в бездонную пропасть – огромную, бурлящую бездну, образовавшуюся там, где прежде раскинулась целая долина. Каори посмотрела во тьму и почувствовала, что та вглядывается в нее.

Тьма была обширной, бездонной, недоступной для постижения. Каори ощутила, как из расщелин вырвался пронизывающий до костей ветер, запах погребальных костров и горящих волос. Когда в разуме зазвучала нестройная, визгливая песня, рев чистого психического ужаса, девушка до крови расцарапала себе уши в попытке заглушить ее.

– Лети! – крикнула она рулевому, впавшему в ступор. – Лети, черт бы тебя побрал, вытащи нас отсюда поскорее!

Грозовые тигрицы в панике взревели, устремившись на север, когда из тьмы выбрались существа, бурлящие страхом, подобные бесформенным крылатым кошмарам, схожие со скользящей жутью, без кожи, с многосуставными пальцами и дюжинами ртов, с головами вообще без лиц. И за всем хаосом Каори смогла почувствовать его – нет – Ее, набухающую беременностью во мраке, ощутить страх и ненависть, настолько совершенные, что рассудок девушки раскололся и веки начали кровоточить, пока это существо кричало.

На палубе распростерлось тело отца. Глаза Даичи были закрыты. Он, наконец, обрел покой. Как легко и просто лечь рядом с ним. Погрузиться в объятия существ, поднимающихся из утробы земли, поприветствовать их возвращение домой, улыбаться и напевать вместе с ними песню, которая уничтожит весь мир.

Ты обещала.

Эта мысль вырвала Каори из тьмы. Впилась в разум.

Ты ему обещала.

Каори проползла вперед, ухватилась за штурвал и с трудом поднялась на ноги. Мисаки лежала на досках, сверкающие паучьи лапы отплясывали дергающуюся, испуганную джигу, а голова билась о палубу в прерывистом ритме. Эйко свернулась калачиком в углу и кричала, бедный ребенок, прижав колени к груди и покачиваясь взад-вперед.

Каори резко повернула руль на север, добавляя оборотов двигателю, как будто одной лишь силой воли могла заставить корабль лететь быстрее.

В спину дул ледяной ветер: вплетал замерзшие пальцы в ее волосы, доносил до ушей шепот, древний, как само творение.

– Я дома, дети мои…

Каори приковала взгляд к небу, стиснула зубы, не желая даже моргать.

– И я скучала по вам…

В голове звучал вой, вопль из времен до сотворения мира, из времен, предшествовавших тьме, когда вокруг не было ничего, кроме пустоты. Кин перекатился на живот, зажал уши ладонями и заорал. Земля раскалывалась и осыпалась, увлекая его вниз, в бездонную темноту. Но нет, он не падал, все происходит у него в голове, в разуме, боги, что за шум?

Воздух заполнил заикающийся стук мехабаков, все гильдийцы дергались, распластавшись на спине, пока машины на груди выдавали один и тот же прерывистый ритм, а затылки в такт бились об пол. Кин подполз к ближайшему, трясущимися руками вытащил у него аптечку. Наполнив шприц жидкостью, воткнул иглу в руку и вздохнул, когда боль утихла. На крыльях-тенях опустилось блаженство, шепча, чтобы он закрыл глаза и подождал, когда кошмар смоет благодатный сон.

Тише, дитя мое.

На щеках Кина затрепетали чьи-то ресницы, словно крылья бабочек, которых он видел только на картинках.

Тсс, помолчи.

Бабочек, которых больше не существовало благодаря яду лотоса, вечно извергающемуся ввысь…

И Кин поднял голову, держась за бедро. Встал на ноги, которых не чувствовал, и, спотыкаясь, пробрался сквозь дымящуюся темноту, обнаружил Синдзи, который содрогался и пускал слюни, ударяясь головой об пол в сбивчивом ритме. Кин отсоединил мехабак от юноши, аппарат замолчал, судороги замедлились. Затем глаза Синдзи широко распахнулись, зрачки стали как блюдца, зубы стучали так, словно он замерз до полусмерти.

– Синдзи? – Кин коснулся руки юноши. – Ты меня слышишь?

– Боги небесные… – Синдзи моргнул, вытер слезы. – Кин…

– Ты в порядке?

– Я слышал ее, – выдохнул тот. – Боги мои, она мне пела.

– Ты можешь идти? Мы должны убраться отсюда, пока они не проснулись.

Синдзи посмотрел на мехабаки гильдийцев. Устройства пристегнуты к груди. Кабели впивались в плоть, как черви.

– Не думаю, что они проснутся, – покачал головой юноша. – Уж точно не сейчас, когда она поет…

– Вставай. – Кин напрягся и потащил за собой Синдзи, смутно осознавая, что на ладонях нет кожи, а предплечья и колени изранены и кровоточат.

Синдзи изогнул бровь.

– Разрази меня Первый Бутон, неужели ты чувствуешь себя нормально?

Кин указал на пустой шприц на полу с невеселой улыбкой на бескровных губах. Синдзи забрал аптечку у другого гильдийца, зашедшегося в припадке, выудил оттуда запасные бинты и перевязал раны Кина. Юноши прихрамывали по накренившемуся полу, сквозь ослепляющий дым. Потрескивание остывающего металла сопровождалось ударами дюжин голов об пол. Карабкаясь по лестнице вдоль верхних пролетов, Кин ощущал себя легче воздуха, а язык, казалось, стал немного великоват для рта.

Они прошли по тесным коридорам мимо сятеев. Все лежали на спине, подергиваясь в такт беззвучной мелодии. Добрались до служебного лифта на хребте Землекрушителя, нажали на кнопку и понаблюдали, как он опускается. Глубоко дыша, Кин слизнул с губ привкус дыма и дурных снов. Выбитый из колеи обезболивающим дурманом, он вспомнил об Йиши, об ожогах, которые получил, о том, как они с Юкико прятались в маленькой пещере у озера.

«Я н-не скажу им. Н-никогда никому не скажу. Н-не позволю им причинить тебе боль. Обещаю, Юкико».

Он снова находился в больнице, и над ним возвышался Кенсай с горящими глазами на идеальном, прекрасном лице.

«Расскажи мне все, что знаешь».

Кин открыл глаза, когда лифт приехал, вошел в кабину и нажал на кнопку. Теперь они прибудут в рубку управления. Синдзи нахмурился.

– По-моему, лучше спуститься в преисподнюю. Зачем нам в рубку?

Кин улыбнулся и смежил веки, пока лифт поднимался.

– Но мне нужно кое-кого увидеть…

Хана издала боевой клич, когда арашитора спикировала с небес на искривленных тварей из ночных кошмаров, вылезающих из глубоких трещин. Юкико и Буруу летели во главе, высоко подняв мечи, а среди пепла и дыма падали хлопья черного снега. Хана украла цепную катану у мертвого железного самурая, а теперь подняла клинок над головой и запустила двигатель. Вибрации, появившиеся в руке, оказались приятными, придавая девушке больше мужества и сил, пока они мчались навстречу мерзостям, выбирающимся из ран на мертвых землях.

Кайя и Хана пронзили существо, состоявшее из бормочущих ртов и кожистых крыльев, укрепленных на костяных отростках, тигрица царапала и рвала чудовище на куски, а Танцующая с бурей рубила цепным клинком. Кровь была черной, дымилась, наполняя воздух зловонием разлагающихся трупов и горящих волос.

Монстр с воем рухнул в яму, а пара развернулась и ринулась на высокого, длинноногого демона с темно-синей