вслед за дочерью. «Что-то у Пшеничных не заладилось, скосил Фатум золотые колосья славного рода начисто», — вертелись под странную, никогда ранее не слышанную музыку мысли в голове Ксении.

Она выбрала неяркий наряд: открытое платье из шелка цвета черной сливы и шарф, прикрывающий обнаженные плечи. К нему взяла сумочку из черного бархата, в которую положила плотную кожаную перчатку и кусок стекла, подобранный по случаю у одной стройки.

На выставку она приехала за полчаса до начала. В некоторых секциях еще трудились дизайнеры. Но у инсталляции под названием «Разбитая жизнь, вариант первый» никого не было. Ксения присела на корточки, чтобы получше рассмотреть, что же все-таки остается от разбитой жизни, и, открыв на коленях сумочку, рукой, перевитой шарфом, вынула пакет, из которого на сверкающие в свете софитов осколки выпал длинный острый кусок стекла. Затем она спустилась вниз. Проходя мимо урны, выбросила пакет. Остановилась у зеркала и принялась поправлять волосы. Ее заметили знакомые, подошли к ней, и все вместе они поднялись в зал с картинами из частных коллекций.

Официанты в ускоренном темпе обносили приглашенных шампанским. Астрова была в платье цвета расплавленной меди. Плечи ее покрывал широкий палантин, ниспадающий густыми складками до колен. Она красиво поддерживала его правой рукой, на безымянном пальце которой сверкало кольцо с бриллиантом.

Вежина все время находилась недалеко от Веры, и когда раздался звонок по сотовому, то она услышала ее слова: «Как договорились». Спрятав телефон в сумочку, Астрова обвела гостей взглядом и, слегка возвысив голос, привлекла по возможности внимание всех к себе.

— Я хочу вам рассказать, каким образом Олегу Станиславовичу пришла идея приобрести несколько полотен.

— Кстати, а где же он? — раздался вопрос.

Вера на секунду встретилась глазами с Фроловым и ответила:

— Будет, непременно. Он звонил и предупредил, что, к сожалению, вынужден задержаться.

Вежина прошла по узкому проходу между секционными стендами и задрапированными окнами и очутилась в слабо освещенной части зала дизайнерских инсталляций. Она вынула из сумки перчатку, надела ее и, наклонившись, взяла с постамента с битым стеклом свой осколок. Зажала его в руке и встала за полуразрушенную колонну композиции «Поиск Атлантиды».

Сердце успело стукнуть раз шесть, когда в секцию вошел Олег. В его руке был телефон. Он с нетерпением ждал условного звонка от Веры. От нечего делать Олег принялся рассматривать композиции. Размытая мозаика инсталляции «Разбитая жизнь, вариант второй» привлекла его внимание. Он слегка наклонился, глядя на печальные, стонущие изгибы мозаики, как почувствовал острую, нестерпимую боль и с удивлением увидел кровавый фонтан, бьющий из его горла… Вежина замерла. Ей показалось, что звук падающего тела привлечет внимание гостей. Но нет. Шум голосов остался таким же ровным и веселым. Она метнулась к «полянке» и сунула перчатку в один из рюкзаков. Потом на пальчиках подбежала к стенду, отделяющему один зал от другого, и вновь очутилась на выставке картин. Еще несколько шагов — и она в самом центре. Смех, восклицания, звон бокалов, улыбки и беспрестанные, не умолкающие ни на секунду разговоры.

Фролову казалось, что Вежина не покидала зал. Но в принципе, он не столь уж пристально следил за ней. Он же знал, что Пшеничный не придет. И только ждал, когда Вера поднимет шум и в дело вступит охрана: перекроет выходы и приступит к обыску.

Когда раздался крик, Фролов вздрогнул и подумал, что Вера уж слишком… Каково же было его удивление, когда он увидел, что кричала не она…

Потом началось что-то непонятное. В соседней секции обнаружили труп Пшеничного с осколком стекла в сонной артерии. Астровой стало плохо. Вызвали «скорую». Фролов позвонил Терпугову. Веру увезли, и был момент, когда Сергей подумал, что это она убила Олега. Но, взяв себя в руки, он решил удостовериться в правильности или ошибочности первоначальной версии. И когда Новгородцев положил лишившуюся чувств Ксению на «полянку», понял, что та рукой, обвитой шарфом, может незаметно вытащить из рюкзака улику и положить себе в сумку. Ведь она постаралась, чтобы ее обыскали в числе первых, значит, теперь можно взять перчатку и уйти!

* * *

Следствие по делу, как его окрестили «трех Пшеничных и Милавиной», обещало быть долгим. Вежина отпиралась ото всего. Даже от собственных отпечатков пальцев, оставленных на рисунке дочери режиссера в вечер убийства Милены, и от отпечатков на флаконе духов, украденных из сейфа Валентины.

Когда на очной ставке Фролов рассказал ей о секрете этих духов, Ксения не нашлась что ответить.

Дима Бедаков трясся как осиновый лист и днем и ночью. Он боялся, что станет известно о продаже ему, как он теперь догадался, Ксенией Вежиной тетради Милавиной. Опасение Бедакова оказалось не напрасным. Его уволили, а духи получили название «Дыханье Валентины».

Был риск. Остряки могли переименовать «Дыханье Валентины» в «Посмертное дыхание». Но госпожа Лонцова сумела найти оригинальный выход из непростой ситуации, когда деньги в производство и рекламу уже вложены:

— Валентина, подобно знаменитому композитору, оставила нам ноты своих парфюмерных произведений. И мы должны их исполнить. Это будет симфония ароматов в память о ней, — прочувственно сказала госпожа Лонцова на презентации духов.

Вера Астрова, еще не вступив в права наследования, уже успела обговорить с госпожой Лонцовой все пункты будущего контракта, так как после вступления даже тетрадь Милавиной будет принадлежать ей.

Месяц спустя после ареста Вежиной Сергей случайно столкнулся в театре с Новгородцевым. Они посмотрели друг другу в глаза и молча пожали руки.

— Сергей, я вам давно хотел напомнить о вашем обещании подарить мне хотя бы один из набросков, — сказал Ладимир.

Фролов ответил, что он может зайти к нему в любое время и сам выбрать наиболее понравившийся. Новгородцев не заставил себя ждать.

— А! — хитро прищурил он левый глаз. — Вы, оказывается, когда я вам тут позировал, уже догадывались, что Ксения — убийца. И не предупредили меня! — говорил он, рассматривая наброски. — Хорош! — задержал внимание на рисунке, выполненном в полупрофиль. — А вдруг она и меня… того?.. Убила бы?

Фролов вяло поморщился:

— Зачем?

— Ну а вдруг? — не унимался Новгородцев.

— Кстати, вы ее навещали?

— Я? — ткнул себя пальцем в грудь Ладимир и замер. Потом пожал плечами и произнес в раздумье: — А что?.. Вообще, — машинально продолжая перебирать эскизы, признался он, — бывают в жизни неприятные моменты. Вот как вдумаешься, с кем я любовью занимался!.. После того, что произошло, я, ради интереса, попытался дойти до самой низменной черты моей сути. Заставил себя, насколько удалось. Много всякого противоречивого испытал, понял, что могу так и так поступить, но вот убить, сознательно рассчитав