Он учился быстро и еще усерднее, чем в университете: учился одеваться, говорить, выбирать себе подходящие стрижки. Он внимательно усваивал, что и как пьют эти баловни судьбы. За пару лет Чарли прошел настоящий университет шикарной жизни и теперь ничем не отличался от завсегдатаев загородных клубов. Или почти ничем. Никто бы не сказал, что он брошенный ребенок, рожденный в бедности и воспитывавшийся в приюте. Он был высоким, симпатичным, умеющим безупречно носить одежду. Получив университетский диплом, Чарли придумал себе подобающую биографию.

Его родителями стала симпатичная пара из Саммита, приют Святого Антония преобразился в скромную частную школу в Хадсон-Хайтсе. Колумбийский университет таковым и остался, но теперь Чарли говорил о нем без гордости, заменив ее на легкое пренебрежение: «Забавное старое местечко. Особенно забавно, как все там ужасно озабочены своими перспективами на будущее». Итак, студент Чарльз Дональд Паттерсон, учившийся на государственную стипендию, стал Чарли Паттерсоном. Стезей для достижения успеха он избрал операции с недвижимостью…

* * *

За время рассказа Чарли успел выпить две порции бурбона и сейчас налил себе третью.

– И это все? – спросила Барти. – Или расскажешь еще что-нибудь?

– Остальное ты знаешь.

– Знаю ли?

– Знаешь. Я встретил Мэг, женился на ней. У нас родилась Кэти. Потом Мэг заболела и умерла.

– А Мэг знала об этом? Все знала?

– Кое-что.

– Как понимать это «кое-что»?

Чарли долго молчал.

– Да. Она знала.

– Но Кэти ничего не знает?

– Разумеется нет. Мы договорились ни в коем случае ей не рассказывать.

– Почему? – удивилась Барти.

У нее кружилась голова. Рассказ Чарли поверг ее в шок. Ну почему, почему он так стыдится правды?

– Барти, но ты же понимаешь…

– Нет, не понимаю. Посмотри на меня и мое происхождение. Я не стыжусь говорить, где и у кого родилась.

– Ты была желанным и любимым ребенком. Твой отец не бросал твою мать и не был к ней жесток.

– И такое бывало.

– Но он не принимался избивать твою мать, узнав, что она беременна. Ты не росла в унылом приюте. И твои школьные друзья не попадали в тюрьму. Теперь представь: я бы рассказал Кэти всю правду. Как бы это подействовало на детскую, неокрепшую душу?

– Честно говоря, не знаю. Кэти тебя обожает. Думаю, она бы еще больше гордилась тобой. Твоими достижениями.

– Какими? Чего, по-твоему, я достиг? Создал жалкую, провальную компанию? Оброс долгами? Такими отцами не гордятся. Я не хочу рисковать психикой Кэти. Если ты когда-нибудь ей расскажешь, я…

– Чарли, я ни слова не скажу ей. Но как у тебя язык повернулся сказать мне такое? Как тебе это вообще пришло в голову?

– Прости, – пробормотал Чарли, все еще не решаясь смотреть ей в глаза.

– Значит, Мэг ты рассказал всю правду?

– Да. Точнее, она сама узнала. Увидела бумаги… Письма моей матери в приют.

– Это было до того, как вы поженились?

– Да.

– Кажется, я более легковерна, – сказала Барти. – И все-таки, Чарли, почему ей ты рассказал, а мне – нет?

– Барти, Мэг отличалась от тебя. Она была обыкновенной девушкой. Ее отец был весьма скромным юристом… скромным по твоим стандартам. Она работала простой учительницей, а не владела крупным издательством. Мне не нужно было до нее дотягивать. Никто бы не сказал, что я женился на ней ради денег.

– Чарли, о чем ты говоришь? Неужели для тебя это так много значит?

– Неужели ты до сих пор не поняла, что да, много? – тихо спросил он, и его лицо начало наливаться краской. – Как, по-твоему, я могу чувствовать себя, день за днем живя за твой счет, вынужденный благодарить за каждую мелочь? Я знаю, какие разговоры ведутся за моей спиной. Чарли Паттерсон, этот хронический неудачник, сумел охмурить богатую вдову. Это и так тяжело, даже без истории Чарльза Дональда, родившегося у безденежной шлюхи-матери и злодея-отца.

– Для меня это ничего не значит.

– Зато для меня значит. И для множества других людей. Представляю, как бы они обсасывали мою жизнь.

– Меня другие люди не касаются.

– Да пойми ты, что они касаются меня! И тебя касались бы, если бы росла в моих условиях. Если бы жила в жалкой комнатенке, да еще не одна, и была бы вынуждена играть чужими засаленными игрушками и донашивать чужую одежду…

– Чарли, мне прекрасно знакомо состояние, когда на тебя смотрят сверху вниз. В этой истории меня задевает только одно: то, что ты мне соврал. Ты мне ужасно соврал. Не знаю, смогу ли я это перенести.

Барти вдруг почувствовала, что проходит через что-то очень знакомое. Это было почти дежавю. Откуда у нее такое чувство?

– Тебе решать, – сказал Чарли. – Я пытался… странным образом, по-своему… справиться со всем этим. Сама знаешь, это не так-то просто. Мне понадобилось собрать все свое мужество, чтобы сделать тебе предложение. Одно дело – просто любить тебя, встречаться с тобой и даже заниматься с тобой любовью. И совсем другое – жениться на тебе. Тут другой уровень. Совершенно другой.

– А ты вообще собирался когда-нибудь рассказать мне всю правду? Неужели ты никогда не думал, что я имею право знать, кто ты есть на самом деле? Я, человек, которого ты якобы любишь.

– Не «якобы». Которого я очень люблю… Барти, сам не знаю. Думал, что когда-нибудь расскажу. Когда буду по-настоящему уверен в тебе. Когда почувствую себя в полной безопасности.

Барти молчала, пытаясь переварить услышанное и найти в нем здравый смысл. Получалось, она вышла замуж за человека, спала с ним, поверяла ему интимные моменты своей жизни, а он оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Все это время рядом с ней находился опытный лжец, безжалостный обманщик.

– Чарли, я пойду спать, – сказала она. – Ужасно устала. Утром увидимся.

Он посмотрел на нее. Барти видела, что он сразу понял смысл ее слов: сегодня она не будет спать с ним. Возможно, больше вообще не будет. Может даже расторгнуть их брак. И здесь Чарли был бессилен хоть как-то на нее повлиять.

– Да, – сказал он. – Конечно. Тогда до утра.

Он подошел к ней, наклонился и нежно поцеловал. Барти вздрогнула и отшатнулась.

– Я сделал это только потому, что очень тебя люблю, – прошептал он. – Я не мог заставить себя сказать тебе правду. А потом… потом было уже слишком поздно. Я очень, очень виноват перед тобой. Прости.

* * *

Барти молча ушла в другую комнату. В свою комнату – комнату Лоренса. Почти всю ночь она лежала без сна, глядя в звездное небо, и думала о Джоне – своей любви военной поры. Добром, обаятельном, прямолинейном и бесхитростном человеке, который хотел на ней жениться. Тогда она думала, что любит его, но потом, когда Лоренс вдруг снова ворвался в ее жизни, предпочла Лоренса Джону. Похоже, она, как полярный лемминг, умела притягивать к себе беду.