Итак, он благополучно прибьи в гавань Фратта Омброса, где брат ожидал его на берегу с великой радостью. И, увидев, что Йеннарьелло везет с собой ту, которую он имел в сердце, он сравнил одно лицо с другим — и не нашел ни на волосок отличия. И обрадовался так, что излишний груз радости уже грозил раздавить его своим весом; переполняясь довольством, стиснув брата в объятиях, Миллуччо спросил его: «А что это за сокола ты держишь в своей перчатке?» Йеннарьелло ответил: «А его я купил тебе в подарок». И Миллуччо вскричал: «Вот теперь все знают, что ты поистине меня любишь, ибо ищешь именно того, что мне по сердцу! Да если б ты мне привез любое сокровище мира, ты не мог бы угодить мне больше, чем этим соколом!» Но когда он уже протянул к соколу руку, Йеннарьелло большим ножом, который носил у пояса, проворно отсек соколу голову. Король, пораженный этим поступком, подумал, не сошел ли брат с ума, но, чтобы не нарушить радость его возвращения, не сказал ему ни слова.

А когда он увидел коня и спросил, чей он, брат сказал ему, что привез коня ему в подарок. И королю захотелось испробовать его в скачке; но лишь только он потянулся к стремени, Иеннарьелло ударил ножом коня по коленкам. И король пришел в гнев; он подумал, что брат сделал это нарочно, чтобы оскорбить его, и у него стали переворачиваться внутри кишки. Но он решил покуда не давать волю чувствам, чтобы не омрачить первое свидание с невестой, — ибо не мог насытиться, бросая на нее взгляды и беспрестанно пожимая ей руку.

Придя во дворец, король созвал всех знатных людей города на великолепное свадебное торжество, во время которого наездники на конях выделывали курбеты и пируэты, и, глядя на них, волновался табун молодых кобылиц в дамских платьях и уборах. А когда закончились танцы и были съедены обильные яства, король повел молодую супругу в опочивальню.

Иеннарьелло, у которого в голове не было иной мысли, кроме как спасти жизнь брату, спрятался за супружеским ложем, ожидая, когда явится дракон. И вот в полночь в спальню ввалился огромнейший змеище, испускавший пламя из глаз и дым изо рта, который мог бы с успехом служить агентом для оптовой распродажи тыквенного семени, по причине того ужаса, который наводил его вид[522].

Увидев его, Иеннарьелло стал наносить ему дамасским кинжалом сокрушительные удары прямо и с боков и одним из ударов перерубил пополам столбец балдахина над королевским ложем. От шума король проснулся, и в то же мгновение дракон исчез, будто сквозь землю провалился.

И Миллуччо, видя кинжал в руках Иеннарьелло и перерубленный пополам столбец, завопил: «Эй, стража! эй, народ! на помощь! на помощь! Этот брат-предатель влез сюда, чтобы меня убить!»

На крик сбежалась толпа стражников, спавших в прихожей. Йеннарьелло связали, отвели в темницу, и — лишь только Солнце открыло свой банк, чтобы выдать из депозита света деньги кредиторам дня, — король созвал Совет, рассказав о случившемся, что совпадало и с недоброжелательством Йеннарьелло к брату, которое он явно выказал, в обиду ему убив сокола и коня. И общим решением они приговорили Йеннарьелло к смерти; и даже мольбы Ливьеллы не могли преклонить сердце короля, который сказал: «Ты не любишь меня, жена, если ценишь жизнь твоего деверя дороже моей жизни! Ты ведь собственными глазами видела этого пса-убийцу, который с мечом, наточенным так, что им можно волос в воздухе перерезать, ворвался изрубить меня на кусочки. И если бы не защитил меня этот столбик балдахина, ты, о колонна жизни моей, сейчас уже стояла бы обстриженной!»[523]

И после этих слов он отдал приказ исполнить приговор А Йеннарьелло, видя, что приказание вот-вот будет исполнено, видя, что за сделанное им брату великое добро его ожидает безмерное зло, не знал, на что решиться: ибо не высказать правду — влекло беду, а высказать ее — влекло беду еще большую; худо получить чесотку, а паршу еще хуже. Как бы он ни поступил — он в любом случае падал с дерева в пасть волку: сохранит молчание — шею перерубят железом, откроется — погибнет, превратившись в камень. Наконец, после бури мыслей, он решил рассказать брату всю правду, предпочитая покинуть жизнь невиновным, нежели быть изгнанным из нее, нося клеймо предателя.

Он попросил палачей передать королю, что хочет сказать ему о деле государственной важности, и его вновь поставили пред королевские очи. И здесь, в подробной преамбуле рассказав о любви, которую он неизменно имел к брату, он перешел к тому, как обманул Ливьеллу, чтобы доставить ему удовольствие, затем рассказал, что услышал от голубей о соколе, и как, чтобы не обратиться в мрамор, все же привез его и, не раскрывая тайны, умертвил, чтобы сохранить королю глаза. Еще не окончив этих слов, он почувствовал, как тяжелеют и каменеют его голени. Он продолжил рассказывать о коне, на глазах у всех превращаясь в мрамор до пояса, твердея так, что я в другом случае заплатил бы деньгами за то же самое[524], но у Йеннарьелло при этом лишь плакало сердце. И наконец, рассказав историю с драконом, он застыл, как статуя, посреди тронного зала. Король, проклиная свою ошибку и поспешный суд, произнесенный над столь достойным и любящим братом, больше года носил траур и, каждый раз, вспоминая о нем, изливал целую реку слез.

За это время Ливьелла родила двух мальчуганов — два прекраснейших создания на свете. И когда несколько месяцев спустя королева вышла на прогулку за город, а отец, находясь с мальчиками в зале, поднимал полные слез глаза на статую — памятник ошибки, отнявшей у него цвет человеческого рода, — внезапно в зале появился старик высокого роста, у которого космы спускались на плечи, а борода закрывала грудь. Поклонившись королю, он сказал: «Чем заплатило бы ваше величество за то, чтобы ваш прекрасный брат вновь стал таков, как был прежде?» И король воскликнул: «Да хоть моим королевством!» «Не такой это предмет, — отвечал старик, — чтобы платить за него деньгами; речь идет о жизни, и уплатить за нее подобает другой жизнью».

Король, частью по причине своей любви к Йеннарьелло, частью из-за того, что чувствовал себя виновным в его смерти, сказал: «Поверь, господин мой, я охотно выменял бы его жизнь на свою и, чтобы он вышел из камня, готов сам войти в этот камень».

Старик ответил на это: «Не будем подвергать вашу жизнь такой опасности! Но поскольку для того, чтобы вырастить вновь человека из камня, нужно много труда, достаточно пролить кровь обоих ваших малюток на этот мрамор, чтобы он тут же ожил».

И король ответил: «Да будет так! Поскольку формы, по которым отлиты эти дети, еще в силах произвести других, пусть это будет сделано для брата, ибо я не могу надеяться иметь другого вместо него!» И с этими словами он совершил перед каменным идолом плачевное жертвоприношение двух невинных ягнят. Облитая их кровью, статуя ожила, и король в неизреченной радости обнял своего брата.