ПИГМАЛИОН. Но в них есть сознание. Я обучил их чтению и письму, а теперь они лгут. Как же это походит на жизнь.

МАРЦЕЛЛ. Вовсе нет. Будь они живыми, они говорили бы правду.

Безусловно, Тьюринг выбирал, на чем сконцентрировать внимание, исходя из своего происхождения и жизненного опыта. Как математика его занимал мир символов. Более того мощный толчок развитию Тьюринга дала школа формализма, которая предполагала подход к математике как к шахматной партии, не требуя связи с внешним миром. То есть тот самый вопрос оставляли решать кому-то другому. Близость формалистического подхода к играм по своему характеру проявилась и в настоящей дискуссии, в силу чего данные «допросы» приобрели налет разговоров Алисы в Зазеркалье. По сути, можно сказать, что описанное Тьюрингом поведение машины: поведение без относительно действия, — походит не столько на способность мыслить, сколько на способность видеть сны.

Машина дискретных состояний, которая осуществляет коммуникацию только лишь посредством телетайпа, сродни идеальной жизни Тьюринга, где его оставят в покое в собственной комнате, а все контакты с окружающим миром будут строиться исключительно на основе рациональных аргументов. Своего рода воплощение идеального либерала по Д.С. Миллю, сконцентрированного на свободной воле и свободе слова индивидуума. С такой точки зрения его модель стала естественным продолжением определения «вычислимого», выведенного в 1936, в котором предполагалось, что машина Тьюринга должна подражать всему, что отдельно взятый разум выведет, работая на бумаге.

С другой стороны, Тьюринг не настолько прост, чтобы забыть, что его сила лежит в здравом и серьезном подходе к реальному применению, нежели в искусном решении головоломок. В 1938 году в своей работе «Ординальная логика» Тьюринг прокомментировал: «Мы оставляем вне внимания способность, которая позволяет отделять одни темы, представляющие интерес, от других. По сути, мы ограничиваем функцию математика лишь установлением истинности либо ложности той или иной предпосылки.» Сам Тьюринг тщательно отбирал темы, представляющие интерес, чтобы затем направить на них свой разум, он отбирал темы значимые. Данная основополагающая способность отсутствовала в машине, основанной на дискретных состояниях, так как она опирается ни на что иное, как на контакт с реальностью. Более того, ему приходилось существовать в мире и осуществлять коммуникацию, как и всем окружающим. Увлеченность Тьюринга компьютерами дополнительно окрашивалась грузом социальных правил и конвенций. С детства недоумевающий по поводу «очевидных обязательств», он был вдвойне оторван от притворных игр социальной жизни, будучи ученым в чистом виде и гомосексуалистом. Манеры поведения, комитеты, допросы и смотры, немецкие коды и жесткие нравственные нормы, — все это ставило под угрозу его свободу. Что-то он примет с удовольствием или без, что-то — отвергнет, как бы то ни было Тьюринг всегда будет чрезмерно задумываться, иногда вплоть до неловкости, о вещах, которые другие люди принимают «не рассуждая». В свете сказанного он получал удовольствие, описывая формализованные последовательности действий для своего компьютера, равно как и от творчества Джейн Остин и Тролоппа, писателей, сознающих социальные обязательства и иерархию. Ему нравилось сводить жизнь к игре, пантомиме. Так он всеми силами старался представить Вторую Мировую Войну в виде игры. Вновь это нашло выражение в его рассуждениях о вычислимости в 1936 году, согласно которым машина Тьюринга должна выполнять любые типичные действия, действия, для которых установлены правила.

Свободный индивид, порой работающий вместе с социальными механизмами, чаще — против них, обучающийся через «вмешательства» извне, при этом отвергающий подобные вмешательства: взаимодействие между разумом и долгом, взаимодействие с окружающим миром, которое несет дискомфорт, но и стимулирует, — такой была его жизнь. Несмотря на то, что все эти элементы нашли отражение в его мыслях об искусственном разуме, далеко не все из них удалось удовлетворительно объединить. Тьюринг не решил вопрос каналов коммуникации, не изучил физические проявления разума в социальном и политическом мире. Он легкомысленно отметал эти вопросы в сторону. Впрочем, не всегда, однажды в письме миссис Морком о том, как мы могли бы существовать как свободные духи и общаться в таком состоянии, он отметил: «Но в таком случае, не будет хоть каких бы то ни было действий.» Мышление и действия, логическое и физическое, — вот проблематика его теории и его жизни.

Летом 1950 года он решил порвать со своей жизнью портфелей, домовладелиц и их фарфора. Тьюринг покупает дом в Вилмслоу — районе жилья для среднего класса в городе Чешире, что в десяти милях к югу от Манчестера. Дом был в викторианском стиле с общей стеной и располагался в районе близ деревеньки Дин Роу. Прямо за ней расстилались холмы и поля района Пик. Здесь, по крайней мере, он обрел свободу. Невилл полагал, что Тьюрингу не стоит жить одному, однако наедине с собой тот вряд ли был более одинок, чем среди сводящей с ума толпы. Сам Невилл окончил курс статистики в Кембридже и устроился на работу в компании, занимавшейся электроникой, недалеко от Ридинга, куда он и переехал в дом своей матери. Теперь им стало гораздо сложнее видеться, что ознаменовало еще одну перемену в жизни Алана.

Дом «Холимид» был существенно больше необходимого ему: несколько эгоистично, принимая во внимание жилищный кризис 1950 года. Несмотря на то, что Тьюринг обставил дом весьма неплохой мебелью, тут осталась атмосфера пустоты и некий налет временного жилища. Его представления о том, как жить, явно не соответствовали представлениям респектабельных соседей. В одном ученому повезло — его соседи по дому, с которыми он делил стену, семья Веббов, были весьма расположены к Тьюрингу. Оказалось, что Рой Вебб жил в Шербёрне почти одновременно с Аланом, а теперь работал адвокатом в Манчестере. Семья приглашала Алана на чай, а порой на ужин. Он пользовался их телефоном, так как своего не имел. Даже сад был общий, и Веббы ухаживали за частью, принадлежавшей Алану. Тот отметил садоводство, шахматы и бег на длинные дистанции как свой досуг в «Кто есть кто». Однако речь, скорее, шла о том, чтобы предаваться безделью на лоне природы, а не об уходе за лужайками предместий. «Зимой ничего не растет», — объяснял он Рою Веббу свое попустительское отношение к растительному миру. Веббы привыкли видеть его в любое время года в жилете и шортах и даже временами оставляли с Аланом своего сына Роба, родившегося в 1948 году. Тьюрингу занятие пришлось по душе — наблюдения за пробуждением разума и зарождением сознательной речи вызывали в нем интеллектуальный интерес, не говоря уже об удовольствии от общения, которое разделял и мальчик. Позже они часто сиживали с Веббами на крыше гаража, и однажды было слышно, как они горячо обсуждают, простудился бы Бог, посиди он на земле.

Собственный дом предоставил Тьюрингу еще больше возможностей поиграть в игру с пустынным островом, используя смекалку, чтобы создавать то, в чем он нуждался. Ему захотелось выложить кирпичную дорогу, и поначалу Алан вознамерился обжечь глину самостоятельно, подобно шахматному набору в Блетчли, но в итоге он решил удовлетвориться заказным кирпичом, задумав, впрочем, выложить дорожку своими руками. Однако ученый существенно недооценил потребные затраты, и в итоге дорога так и осталась незавершенной. Как и во время войны, подобные истории помогали окружающим мириться с более отталкивающими сторонами его личности, и, как и во времена войны, спартанская и беспорядочная обстановка, в которой жил Тьюринг, производила большое впечатление на тех, кто не был знаком с образом жизни преподавателей Кембриджа, приводя в замешательство полагавших, что выходец из среднего класса не способен что-либо сделать своими руками.