– Безусловно. Сменить имя, войти в чужой род… если что и было, затеряется.

– А как же Альба?

– Я заеду к вашему дяде и поговорю с ним, – пообещал Серхио. – Свадьба в ближайшие два дня не назначена?

– Вроде нет…

– Тогда уложимся.

Тони кивнула. Было больно и стыдно. Больно, потому что она все же влюбилась в негодяя. А так как любить его нельзя…

Ну, попробуйте, разлюбите по заказу! Тони с удовольствием бы на это посмотрела! Это чувства, это не абы что…

А стыдно было потому, что где-то в глубине души она… злорадствовала?

Да, немного.

Альба так драла нос, так вредничала и так хвасталась, что Тони испытывала недостойное чувство, которое можно было выразить в емком: «Поделом тебе, зазнайка!» Чем выше задирается нос, тем приятнее ткнуть им в лужу.

Тони понимала, что это нехорошо, что попасть может каждая, и она сама не влетела только чудом, но… вот уж это вредное – но! Не влетела же!

И Альба всерьез влететь не успела. А маленький урок пойдет ей только впрок! Вот!

– Сеньор Вальдес, а если Дженио не проходил у вас… ну то есть он не преступник?

– Тогда есть повод вызвать его и как следует допросить. Почему у него документы умершего человека, – отозвался Серхио. – Там и разберемся.

– А если он будет отпираться?

– У нас? Обязательно будет. Но мы умные, рано или поздно он во всем сознается…

Тони и не поняла, как за приятной беседой они подъехали к храму. Считай, почти всю дорогу пропустила.

Не до того было!

Пройти пешком – и вот оно, вот и храм.

– Ой…

И было, отчего поежиться Тони.

Те самые, стол и кресла из ее видения, непринужденно стояли посреди храма. Даже накидки на них лежали.

– Тони?

– Я… неважно, – отмахнулась девушка. Собралась с силами – и подошла к статуе. Подняла голову, посмотрела в глаза.

– Я – Антония Даэлис Лассара. Я пришла по твоему приказу.

Эрнесто молча протянул Тони свой личный кинжал, которым девушка и провела по ладони, заставляя кровь закапать на алтарь. Здесь и сейчас это было правильно.

Глаза статуи вспыхнули зеленью.

– Пришла…

Вслух не было сказано ничего. Но все трое ощутили это слово почти физически.

И радость богини.

Антония не побоялась, не сбежала… богиня высказывает желания, но никогда ничего не навязывает своим детям. Тони боялась, но шла сюда, искренне желая выполнить ее волю.

Страшно?

Так что с того?

Пусть страшно, пусть под ложечкой противно свербит, и ладони подозрительно мокрые… одна от крови, а вторая явно от пота, но это не повод уклоняться от своих обязанностей.

Есть сила?

Должна быть и ответственность!

Алтарь засветился мягким зеленоватым светом, словно приглашая лечь на него.

Тони поежилась, но сделала шаг, второй, Эрнесто поддержал ее и помог лечь.

Раненая рука оперлась на белый камень, среди цветов.

И в следующий миг девушка молча выгнулась дугой.

Это было больно.

Это было ТАК больно, что даже сил кричать не было.

Алтарь светился – и только. Не было ни луча, ни движения, ни какого-то эффекта… не было – ничего. Была только боль.

И Богиня.

Она смотрела, и Тони готова была поклясться, что она – довольна.

Все сделано правильно.

Все хорошо.

Что именно даровано Тони?

Страшная штука, на самом-то деле. Один раз, только один раз, она сможет сделать мертвое – мертвым. И нет, речь идет не о зомби или вампирах.

С этими все и так понятно. Зомби или те же вампиры – куколки некромантов. Кто сильнее, тот и играть будет. Или упокоит, или перехватит, или еще что…

Это несложно.

А вот измененные…

Некогда это был человек.

Некогда это было морское существо.

Потом из двоих сделали единое целое. Но при этом морское существо убили. Его объединяли с человеком, но морской обитатель был при этом… сначала – жив, да. А потом-то? Когда стал частью человека?

Если голова от человека, а хвост от акулы, надо полагать, акула умерла. А если она умерла…

Один раз мертвое можно сделать мертвым. А что там при этом будет с человеческой половиной… Тони это мало волновало.

Если измененные причастны к смерти ее матери…

Да пусть они там хоть все передохнут! С особым цинизмом!

Слова?

Ключи?

Это не пьеса, где обязательно должно быть какое-то заклинание. Тони достаточно было просто выпустить ЭТО на волю.

Здесь и сейчас она ощущала себя, как клетка. И внутри бьется, бьется о решетку, рвется на волю, дикая птица.

Только разреши…

Только распахни дверцу…

Тони знала, что может это сделать в любой момент – и этого будет достаточно. Но как же это было больно! Отчаянно больно!

Даже сил крикнуть не было.

И когда все закончилось, она вытянулась в струнку, впитывая всем телом прохладу алтаря, и не веря, что все закончилось…

Закончилось?

Правда же?

* * *

– Вы снова промахнулись!

Несмотря на то что день едва начался, в комнате горели лампы. Шторы были задернуты, а вот лампы горели.

Люди и предметы обстановки отбрасывали причудливые тени, но спрятаться в тенях увы – не получилось бы. Хотя одному из присутствующих этого очень хотелось.

Он стоял навытяжку перед креслом, в котором сидел некто, вздрагивал и думал, что все плохо.

Казалось бы куда еще?

Ан нет!

Всегда есть куда еще хуже…

– Господин, я могу все объяснить!

– Неуж-шели? Слуш-шаю…

– Господин, мы вступили в переговоры с одним из некромантов. Но каким-то образом на встречу явился совсем другой.

– Да?

– Мы рассчитывали на родительские чувства Риалона, известно, что он ценит и бережет свою семью. Но вместо него на встречу явился Карраско. Справиться с некромантом мы, к сожалению, не смогли.

– А если был явился Риалон?

– Господин, Карраско было безразлично, останется ли жив заложник. Риалону это было бы важно.

Господин понимал, что слуга прав. Но…