Роза долгое время пыталась придумать подобающую тему. Персонажи детских стишков, деревянные солдатики, феи, принцессы-лягушки и домики из имбирного хлеба сразу же отпадали. Мальчик тринадцати лет наверняка счел бы подобные мотивы безнадежно ребяческими. Тогда Роза обдумала перенесение на стену панорамы Нью-Йорка — высокие здания, такси, уличные регулировщики, реклама «Кэмела», выдувающая дымовые кольца к потолку. Или, возможно, какой-нибудь сугубо американский пейзаж с красными деревьями, хлопковыми плантациями и омарами. Розе хотелось, чтобы этот пейзаж был вроде как общеамериканским, но в то же самое время неким образом относился к той особенной жизни, которую Томасу предстояло здесь вести. Затем она принялась размышлять о Джо и о той работе, которой он здесь занимается. Роза подозревала, что Томас Кавалер наверняка вознамерится усвоить уйму английского со страниц изданий «Эмпайр Комикс». Тогда как ей не с руки было бы писать фреску с изображением Монитора, Четырех Свобод или — видит бог! — Лунной Бабочки, мысль о героях, американских героях, определенно ее заинтересовала. Тогда Роза отправилась в библиотеку и просмотрела там огроменную книгу с впечатляющими ксилографиями в стиле Рокуэлла Кента под названием «Герои и легенды американского народа». Невероятные, сказочные фигуры Поля Баньяна, Пекоса Билла, Майка Финка и всех остальных (ее самым любимым был Джо Магарак, поистине стальной человек) поразили ее как идеально подходящие для фрески, а также не подпадающие под презрение мальчика, которому они, скорее всего, были по большей части незнакомы. Кроме того, Роза уже привыкла видеть героя в самом Джо — как-никак он из собственного кармана заплатил за пятнадцать детей, которые плыли теперь через Атлантику. Хотя вводить во фреску Джо она бы не стала, ей показалось вполне уместным включить туда образ Гарри Гудини, тоже мальчика-эмигранта из Центральной Европы, и тем самым более непосредственно связать тему фрески с жизнью Томаса.

Роза выполнила несколько дюжин предварительных набросков, а также этюд для фрески размером два на три, который она теперь посредством обычной сетки вознамерилась перенести на самую большую из стен комнаты. Довольно заковыристым делом оказалось при помощи рулетки прокладывать на стене направляющие линии — сперва горизонтальные, то и дело сдвигая стремянку слева направо фута на три, а затем вертикальные, легко внизу и чертовски тяжело и опасно вверху, когда Розе приходилось вставать на цыпочки. Для этой работы потребовалось куда больше терпения, чем у нее вообще-то имелось, и несколько раз Роза была в шаге от того, чтобы плюнуть на сетку и просто нарисовать всю эту ерундовину от руки. Но затем она напомнила себе, что терпение является первоочередной добродетелью всякой матери — хотя, видит бог, ее собственной матери этого самого терпения чертовски недоставало, — и продолжила придерживаться тщательно разработанного плана.

К десяти утра Роза закончила прокладывать направляющие линии. Плечи ее болели, шея и колени ныли, и девушка решила, что прежде чем она возьмется переносить этюд на стену, ей следует пойти прогуляться по кварталу, съесть сандвич и выкурить сигарету. На улице Роза вполне могла наткнуться на Джо — он уже должен был закончить со своим выступлением и направляться сюда. Так что Роза надела пальто, вошла в лифт и спустилась в вестибюль. А затем прошла до угла Семьдесят девятой улицы, где была круглосуточная бакалейная лавка.

Позднее Роза вообразит, что, подобно кошке или некой духовной камере, нацеленной на умирающего, она увидела свое потерянное счастье в самый момент его утраты. Пока она расплачивалась за пачку «филип-морриса», ее взгляду случилось упасть на стопку воскресных газет, сложенную у прилавка, свеженькие номера, только-только от печатного станка. В правом верхнем углу «Геральд» имелся красный квадрат с экстренным сообщением. Роза пять раз предельно внимательно и сосредоточенно прочла сообщение, но объем содержавшейся там информации так и не увеличился настолько (ни тогда, ни впоследствии), чтобы составить некий больший смысл. Десять небрежно-учтивых строчек лишь сообщали о том, что корабль с беженцами из Центральной Европы, подавляющее большинство которых составляли еврейские дети, потерялся в Атлантике невдалеке от Азорских островов и теперь считается пропавшим без вести. Там не было (и еще несколько часов не будет) ни слова про немецкую подлодку, принудительную эвакуацию, а также про внезапный шторм, налетевший с северо-востока. Роза немного просто там постояла. Легкие ее были полны дыма, но выдохнуть она не могла. Затем девушка взглянула на хозяина лавки, который с интересом за ней наблюдал. Должно быть, что-то весьма занимательное происходило с ее лицом. Что она теперь должна была делать? Был ли Джо все еще в «Треви»? Или он был на пути к Джозефине, как они договаривались? Слышал ли он новости?

Не помня себя от горя, Роза вытряхнулась на тротуар и еще немного там постояла. А затем решила, что ей лучше вернуться в квартиру и там подождать Джо. Роза не сомневалась, что, в неведении или в горе, он в конечном итоге станет ее там искать. Но как только она приняла это решение, к тротуару вдруг подкатило такси. Оттуда вылезла пожилая пара в вечерних нарядах. Метнувшись мимо пожилой пары, Роза забралась на заднее сиденье.

— В «Треви», — сказала она.

Роза сидела в темном углу такси. Свет то вспыхивал, то гас, а в зеркальце косметички лицо ее было переменчиво-отважным. Закрыв глаза, Роза пыталась снова и снова повторять слова буддийской молитвы, которой научил ее отец, заявляя, будто она оказывает успокаивающий эффект. На Дылду Муму, впрочем, никакого успокаивающего эффекта эта молитва, похоже, не оказывала. Кроме того. Роза даже не была уверена, что правильно произносит слова. «Ом мани падми ом». Странным образом девушке вдруг стало спокойнее. Она твердила молитву всю дорогу от Семьдесят девятой улицы до тротуара перед «Треви». К тому времени, как настала пора вылезать из такси, Роза чертовски собралась с духом. Оказавшись в строгом приемном зале белого мрамора с льдистыми люстрами, она подошла к столу местного клерка. Из вестибюля доносился несколько мрачноватый смех знаменитого фонтана.

— А что, фокусник ваш друг? — с необъяснимой враждебностью осведомился клерк. — Он уже несколько часов как сбежал.

Роза охнула, словно от удара. Джо должен был прибыть в квартиру сразу же после выступления. Раз он этого не сделал, значит, с ним случилось что-то ужасное. А далее, обладая этим знанием, можно было сделать вывод, что он не хотел ее видеть. — А там… есть там кто-нибудь…

— Вот тот самый мальчик, который теперь бар-мицва, — сказал клерк, указуя на тощего мальчугана в розовой тройке, нервно покачивающегося на одном из муаровых диванов в вестибюле. — Почему бы вам его не спросить?

Роза подошла к мальчику, и тот представился ей как Стэнли Кенигсберг. Затем Роза сказала, что ищет Длю, чтобы передать ему кое-какие очень скверные новости. Да, разумеется, у нее имелись и кое-какие чудесные новости, но как она теперь смогла бы их ему сообщить? Джо решит, будто она пытается создать некий жуткий эквивалент, тогда как все это было просто-напросто одним из чудовищных жизненных совпадений.

— По-моему, он их уже знает, — сказал Стэнли Кенигсберг. Этот невысокий мальчуган в кривоватых очках и с жесткими каштановыми волосами казался слишком маленьким для своего возраста. Костюм его был просто невероятным: брюки украшены белой тесьмой, а карманы и дырки для пуговиц — белыми лягушками, точь-в-точь цвета самого унижения. — Это про корабль, который затонул?