Эти противоречия вполне сродни намерению, отмеченному как злобой, так и печатью невежества, легкомыслия и тщеславия, которые вам не терпится выставить напоказ. Ибо, заявив в начале «Диалога», что не намерены дурно говорить о папе, вы признаёте, что о его личности не сумели бы судить, если бы даже захотели; но тут же начинаете рассуждать об обязанностях папы и, дав свое определение их, утверждаете, что его святейшество не только не делал того, что обязан был делать, но делал все прямо противоположное. Пользуясь бесчестными наветами и гнусностями, не останавливаясь ни перед чем, вы лживо обвиняете его, приписывая ему то, что было бы слишком тяжко даже для самого преступного человека на свете. И это представляется мне попыткой доказать первое ваше утверждение: что император не несет никакой вины за произошедшее в Риме. Насколько вам это удается, может судить любой.

В доказательство второго вашего утверждения – что это было наглядным судом Божьим – вы, насколько вижу, очерняете все, что делалось в Риме раньше. Упомянув о многих обманах и неблагочестии клира, вы обращаетесь к порицанию тех, кто почитает реликвии святых и образы Христа и нашей преславной Госпожи, и говорите, что под прикрытием этого некоторые священники обманывают невежд и простофиль, чтобы выманивать у них деньги, заставляя поклоняться фальшивым мощам. Вы усердно доказываете, что Бог и святые не ищут ни золота, ни серебра, ни в чем таком не нуждаются и не услаждаются никакими предметами; что не требуется посвящать Богу ничего телесного, но лишь душу, чистую от грехов, и что то, что жертвуется на Церковь, гораздо лучше давать бедным, и что лучше помогать им в их нуждах, чем украшать алтари и делать ковчеги для мощей; и что Христос не пекся о богатствах и временных благах. Далее вы называете весьма преступным, что священник, находясь в смертном грехе, служит мессу и принимает Святые Дары, и здесь же осуждаете сговоры, тяжбы, раздачу церковных должностей и канонизации. Итак, говоря обо всем, что совершается в Риме, вы вспоминаете дурное и пытаетесь скрыть доброе. Затем переходите к тому, что священники, принимая Христа в состоянии греха в свое тело, которое должно быть чистейшим храмом, наносят Ему большее оскорбление, чем солдаты, введя лошадей под своды храма Святого Петра.

Говоря это и многое другое подобное в своем «Диалоге», вы всячески подводите к заключению, что бедствие Рима – дело не только не вредное, но полезное для христианства, и этими доводами, столь плохо идущими к делу, что стыдно и называть их доводами, доказываете (в собственном самомнении) следующее ваше положение: что все это бедствие было якобы наглядным Божиим судом.

В самом деле, любые несчастные случаи, сколько их ни есть, можно назвать совершившимися по суду Божию, ибо без Его воли не происходит ничего. Но это не доказывает вашей правоты и не препятствует распознать в ваших речах злонамеренность, делающую более чем вероятным подозрение, что вряд ли вы добрый христианин. Вы приводите настолько произвольные и ребяческие доводы, что кажется приличнее не отвечать на них вовсе. Но все-таки я не оставлю их без краткого ответа, которого, по моему убеждению, будет вполне достаточно.

Те священники, которые обманывают народ фальшивыми мощами, чтобы разжиться деньгами, а равно и те, которые принимают Святое причастие в смертном грехе, совершают величайшее преступление, и те, что из неудержимой алчности беззаконными путями ищут имений, преступая заповеди Христа и человеческие законы, суть худшие из людей: отрицать это не станет никто из благоразумных. Но в моем уме не укладывается, как додумались вы привести эти недостойные дела в доказательство того, будто невеликое зло – грабить реликвии, хоть истинные, хоть ложные, будто убивать клириков, обнажать алтари, осквернять всякую церковную святыню, разорять церкви, превращая их в конюшни, – малый грех, по той причине, что, с другой стороны, имеются такие клирики, которые служат в смертном грехе, занимаются тяжбами, а может, и продают церковные бенефиции. Поистине, найдется ли кто столь невежественный, который не понимает, что прилагать к одним беззакониям другие – не значит их пресекать и нельзя исправить зло, делая еще худшее зло. А поскольку именно это и есть главное, на чем вы утверждаетесь, я думаю, что ответил вам достаточно.

Кроме того, скажу, что если и имеются дурные священники, то имеются и добрые, которые не принимают святых таинств в смертном грехе и не делают таких дел, о которых вы говорите, но суть верные друзья и слуги Бога, поистине благочестивые. Равно как есть многие, которые умеют достойно почитать, и почитают, мощи святых как подобает, то есть воздавая честь не мощам ради их самих, а ради того, что они представляют, и через видимое возводя мысль к созерцанию невидимого. А в таком случае, даже если мощи окажутся фальшивы, почитающий их не совершает греха идолослужения, ибо благ любой повод, возбуждающий в душах поклоняющихся усердие чтить и молить Бога с таким жаром веры, что благодаря ему мы подчас видим и чудеса. И если бы даже в каком-нибудь храме был крест, сделанный из виселицы или из чего-то другого столь же низкого, а все люди, думая, что он сделан из истинного Крестного древа, украшали бы его самоцветами, золотом и серебром, – они не только не погрешали бы, но могли бы и удостоиться многих Божьих милостей.

И если бы даже были там священники, обманывающие народ и через это ищущие обогащения, то разве можно покарать их, срывая украшения с этого креста и со всего остального, находящегося в церкви, убивая мужчин, женщин и детей, насилуя девиц, грабя, поджигая, все заливая кровью? И если какой-то дурной и преступный священник, встав от ложа женщины, идет с этим грехом служить мессу и причащаться святых таинств, – неужели те, которые разграбляют святую скинию и бросают освященную Жертву наземь, по этой причине перестают быть мерзейшими святотатцами, недостойными жить на земле? Полагаю, что оправдывать или приуменьшать грех святотатства, да еще и таким способом, как делаете вы, – величайшее нечестие. Да и доводы, приводимые вами, неуклюжи и не попадают в цель, не говоря уже о том, что это скорее не доводы, а богохульства.

Все мы знаем, что Бог и святые не заботятся о вещах и не нуждаются в них. Но люди любят вещи; и когда они, отнимая вещи у себя, ради любви к Богу подают их кому-то другому, это ясно показывает, что их любовь велика и сильна. А это и угодно Божьему величию, которое точно так же не имеет нужды в наших постах, паломничествах, молитвенных правилах, хождении босиком, отшельничестве, когда кто ест желуди и пьет одну ключевую воду, – но Ему весьма угодно пламя любви, побуждающей людей совершать эти дела ради желания послужить Ему. По той же причине угодны ему и те, которые украшают свои церкви, распятия, реликвии и образы святых, жертвуют деньги на поправку храмов и алтарей в знак послушания и благоговения. И если вы помните, в Евангелии от Матфея Христос, очистив прокаженного, сказал ему: «Пойди, покажи себя священнику и принеси дар, какой повелел Моисей, во свидетельство им»{526}. Вы же под словами, на первый взгляд добрыми, скрываете яд злобы и, принимая на себя личину милосердия, увещевая помогать бедным, хотите лишить чести культ и обряды Церкви, что отнюдь несообразно, ибо можно и чтить святыни, и заботиться о бедных. И пусть Бог не нуждается в вещах – однако весьма уместно для разнообразных церковных предметов использовать золото, серебро и другие драгоценности. Вы же в своем предложении обратить деньги в пользу бедных, как мне представляется, захотели подражать Иуде, сказавшему: «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?»{527} И Христос упрекнул его словами: «Оставьте ее… ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда»{528}. И евангелист Иоанн отмечает в этом месте, что Иуда сказал это не потому, что заботился о бедных, а потому, что был вором и любителем денег{529}.