На учителе была безвкусная льняная рубашка в красную клетку, старомодные джинсы-клеш и титановые часы с треснувшим циферблатом. Его волосы вились, почти как у Коула, но были темнее на несколько тонов и отливали пепельной сединой. Вокруг покрасневших глаз с серым зрачком, похожим на грозовое небо, распускались лучики морщинок. Под ними же пролегли фиолетовые синяки, будто он не спал неделями. Но, невзирая на сухую пергаментную кожу и явно изнеможенный вид, мужчина без конца улыбался. От него веяло теплом и добродушием, хотя от тремора и усталости пальцы вот-вот норовили выронить карандаш. Из-за того же тремора круглые очки в толстой оправе съехали на нос. Впрочем, во всем этом не было ничего удивительного: на захламленном столе остывал открытый термос с кофе, а рядом лежала пачка обезболивающего. Идеальное сочетание для того, кто хочет умереть до сорока.

– Спасибо, мистер Грейс! – прощебетала белокурая старшеклассница и, прижав к груди учебник, развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы уйти.

Проходя мимо, она посмотрела мне прямо в глаза, и они у нее были такими же серыми, только с голубыми вкраплениями. Лицо, кукольное и узкое, показалось мне отдаленно знакомым. Но прежде, чем я успела бы предположить, где видела ее раньше, ученица прошмыгнула мимо и выскочила из класса.

Зои встала в дверях, как немой укор моей робости. Я откашлялась и неуклюже подобралась к учительному столу.

– Здравствуйте…

Учитель, ссутулившись над кожаным чемоданчиком с вещами, вздрогнул и резко поднял голову. От этого очки чуть не упали, а улыбка распустила на лице грозди морщинок. Выронив чемоданчик на стул, мужчина ошеломленно выдохнул, так и застыв с приоткрытым ртом.

– Одри? – прошептал он, пялясь на меня в упор.

Я оглянулась на Зои, ища поддержки, но она лишь выставила большой палец вверх. Это помогло мало.

– Вы знаете меня? – начала я издалека, невольно отшатнувшись, когда учитель подошел ближе. Он все еще не моргал, беззастенчиво разглядыая меня, как выставочный экспонат. – Я дочь Виктории Дефо. Вы когда-то…

– Да, когда-то мы были вместе, – с поразительной невозмутимостью отозвался он. – И ты моя дочь. Здравствуй, Одри.

Я поперхнулась воздухом и смолкла. Даже подпустила к себе Исаака вплотную: его шероховатые ладони приблизились к моему лицу, стремясь проверить, настоящая ли я, но в последний момент он отдернулся. Поджав губы, учитель – мой настоящий отец – застенчиво улыбнулся.

– Откуда ты знаешь, как я выгляжу? – спросила я, ловя разбегающиеся мысли.

– Твоя мама присылала мне фотографии каждый год с самого твоего рождения, – незамедлительно ответил он, и ни у кого, кроме Коула, я уже давно не видела столь нежного взгляда. – С твоего и Джулиана, разумеется. Когда вам исполнилось тринадцать, она почему-то перестала их отправлять… С ней все хорошо? А где твой брат? Я не мог дождаться, когда же Виви расскажет вам правду и вы придете!

Зои за моей спиной подавилась чем-то. Вероятно, горсткой миндаля, который начала грызть, чтобы успокоиться. Сложно было не заметить, как Исаак расцвел при одном лишь упоминании Виктории – он даже не подозревал, что ее уже давно нет в живых. Как не подозревал и то, что его сын – причина ее погибели и моих страданий.

– Давай обсудим все по порядку…

– Да-да, ты права! – затараторил Исаак, благо слишком взбудораженный и взволнованный, чтобы заметить мою грусть. Сначала ему не терпелось все мне рассказать. – Такое принято обсуждать за чашкой чая, а не в пыльной аудитории. Идемте! Я приглашаю вас с подругой в гости.

Он схватил свой чемоданчик и, мимоходом пожав растерянной Зои руку, вылетел из класса. Я чудом успела сорвать с его спины наклейку. По пути Исаак трещал без остановки: о своем предмете, о работе и несносных учениках, о любви к Виктории, которая и сподвигла его на изучение оккультизма. После десятого эпитета в адрес ее красоты, которую якобы унаследовала и я, меня стало подташнивать.

– Секунду… Ты живешь прямо в школе? – удивилась я, когда мы поднялись на последний этаж и уперлись в стену в конце коридора. За углом показалась дверь с массивным замком, похожая на еще один шкафчик для одежды.

Исаак остановился, доставая ключи.

– Ну да, – он смущенно почесал затылок. – Здесь раньше была комната для фотомонтажа, но ее перенесли в новый корпус, а что с этой делать, так и не придумали. Отдали мне, пока квартиру не сниму. Так что теперь я здесь и за ночного сторожа, ха! Мне даже разрешили оставить муравьиную ферму.

Я поморщилась и взяла Зои под локоть, насильно затаскивая следом, когда она попыталась запротестовать при слове «муравьи».

Из соседних классов доносился гогот подростков – все это было слышно даже через толстые стены. Исаак широким жестом пригласил нас осмотреться.

– Чувствуйте себя как дома!

Но слово «дом» никак не подходило этому месту, где умещался лишь раскладной диван, холодильник с микроволновкой и стол, заваленный книгами и какими-то археологическими находками. Зои тут же прилипла к его муравьиной ферме и начать умиляться этим «крошечным малюткам, так отважно несущим на спине тяжелые соломинки».

Пока Исаак ставил чайник и искал чистые кружки, я прошлась вдоль стены, на которой пестрели сертификаты, разбавленные его фотографиями с конференций. На всех них Исаак был свеж, румян и одет с иголочки: дорогие костюмы и галстуки с вышивкой известных брендов, уложенные гелем волосы и окружение из солидной публики деятелей науки. Глядя на него сейчас, выбирающего непорванные пакетики с заваркой, некоторые из которых он использовал по несколько раз, мне хотелось спросить…

– Что с вами стало? – опередила меня Зои и добавила, осознав, как грубо это прозвучало: – Почему вы уехали из Манчестера и стали жить в каморке для швабр? Зачем вообще нужно было менять университет на школу?

Последний вопрос так и повис в воздухе. У меня таких набралось уже побольше сотни. Все они зудели на языке, просясь наружу, а я то и дело проглатывала их обратно. Исаак залил кипятком зеленый чай с ароматом жасмина и пробормотал, не поднимая глаз:

– Меня уволили, и я решил попробовать что-то новое. Оставил дом и переехал туда, где жила моя первая любовь… Мне показалось это романтичным. Я всегда любил пейзажи Шамплейн. А работа учителем менее ответственная и напряженная, чем ведение кафедры.

– Подождите… Вы были заведующим кафедры?

– Да, мне даже предлагали пост декана, – скромно улыбнулся Исаак, подавая Зои кружку с глиняной лепкой. Она сделала глоток, присаживаясь на диван. – Но все, что ни делается, то к лучшему. Вот, например, впервые встретил родную дочь сегодня.

Я сощурилась, снимая с прищепки на войлочном шнурке старый снимок. Пока я разглядывала себя, еще двухмесячную малышку, лежащую на груди матери рядом с Джулианом в голубом комбинезончике, Зои снова спросила:

– Почему же вас уволили?

– У меня деградация памяти… Вторая стадия болезни Паркинсона. Попросили уйти по собственному желанию.