здесь совсем недавно, – наоборот. И это действительно очень опасно.

– Здесь все очень опасно. Живем тем не менее. Жрать только охота.

– Не гарантирую, но в случае благополучного исхода чего-нибудь сообразим. Не исключено, что и твой любимый напиток найдется, – усмехнулся Пугачев. – Вот только с вооружением у тебя полный швах. Будешь непроизводительной обузой. А здесь хотя бы веревку укараулишь. На случай вынужденного отступления.

– Фонарь нашел, оружие тоже отыщется. Только можно и без оружия.

– Это как? – удивился Пугачев.

– Какое оружие у бывшего актера, липового бомжа и нештатного сотрудника правоохранительных органов? Заговаривать зубы, вешать лапшу на уши, разбавлять сгустившуюся атмосферу до состояния дурацкой ирреальности. Можно считать – роль второго плана, которая иногда становится главной. Расскажу им про росомаху, которая меня сюда заманила, изображу мало что соображающего идиота, пообещаю показать выход, если у них возникнет такая необходимость. А вы пока на стреме, за уголком. Их там сколько?

– А что? – почесал затылок Пугачев, не ответив на последний прямо поставленный вопрос. – Вариантов может возникнуть множество. Этот не из худших.

– Значит, так, – подошел и вмешался наконец в наши переговоры Арсений, до этого пребывавший в глубокой задумчивости, которой неожиданно сменилась его торопливая целеустремленность. – Все очень серьезно. Поэтому действуем по обстоятельствам, которые пока не предсказуемы. Из ваших рассказов и проговорок я понял, что отсюда к нашей конечной цели два пути – подземный поток с выходом на открытое пространство, что чревато, и путь, которым добрался до центра зоны Алексей. Он будет нашим проводником. И еще… Кто-нибудь что-то слышал или слышит? Я имею в виду «внутренний голос», как вы его называете.

– Я – нет, – уверенно сказал я.

– Тоже вроде, – буркнул Омельченко.

Пугачев покрутил головой:

– Ноу.

– Все время, – нарушил однообразие ответов Рыжий.

– Что «все время»? – спросил Арсений.

– Слышу. Не понять только – мужской или женский. Раньше в основном женский вмешивался. А сейчас не понять.

– Хоть что-то можно разобрать?

– Иногда вроде можно. Только, по-моему, сплошной порожняк.

– Если твой внутренний, то точно порожняк, – недовольно проворчал Омельченко. И добавил: – Поспешим, мужики. А?

– А что-нибудь конкретное? – не отставал от Рыжего Арсений.

– Конкретное? Не разобрал: то ли контролирую ситуацию, то ли не контролирую. Про Бога несколько раз. Не то «спаси, Господи», не то «помоги». Но это точно мой внутренний.

– Ясно, – сказал Арсений и, помолчав, добавил: – Пошли, Алексей!

* * *

Не буду повторно описывать путь, который я когда-то преодолел в одиночестве и которым сейчас мы осторожно продвигались к центру зоны. На часах была почти полночь, когда соблюдая все меры предосторожности, наш небольшой отряд подошел к перегородившей проход двери, которую когда-то открыл передо мной Егор Степанович. Судя по чрезвычайно обострившимся чувствам и совершенному отсутствию усталости, мы вплотную подошли к тому самому, то появляющемуся, то исчезающему феномену зоны, который его обитатели называли то «местом силы», то «уникальными особенностями» когда-то освоенного ими места. Молчаливая сосредоточенность, безошибочная точность каждого шага, каждого движения подсказывала, что все мы испытываем то самое состояние готовности к немедленному решительному действию, которое могло как помочь нам, так и оказать медвежью услугу. Потому что в той ситуации, в которой мы сейчас оказались, любое опрометчивое, неосторожное движение может повлечь за собой необратимые последствия. Запланированный когда-то «генералом» на случай нежелательного вторжения и непредвиденных обстоятельств взрыв сейчас мог случиться в любую минуту. Надо было сделать все возможное, и даже невозможное, чтобы этого не случилось. Но для этого предстояло открыть преградившую нам дорогу дверь. Я не сомневался, что она закрыта. Иначе просто быть не могло. Вторгшиеся сюда люди, если они хоть что-то знали об этой зоне, не должны оказаться настолько беспечными, чтобы не остерегаться любых возможных осложнений и неожиданностей, которые могли здесь случиться в любую минуту. Вот что бы я сделал на месте известного мне их руководителя? Рассредоточил бы своих людей по периметру обозримого жилого пространства? Или же, наоборот, собрал бы всех в одном месте для упрощения коллективной защиты и гарантированной охраны тех, кого они считали хозяевами зоны?

– Они сейчас все в одном месте, – словно подслушав мои мысли, прошептал Арсений.

– Почему так думаете? – тоже прошептал Пугачев.

– Не знаю, – признался Арсений. – Мне так кажется. Для них это лучший вариант. Они могут быть за этой дверью? – спросил он у меня.

– Здесь две двери. Эта и еще одна. Насколько я понял, здесь живет Ольга Львовна. Она отдельно от всех живет. Если она сейчас здесь, то может быть охрана. Тогда дверь закрыта.

– А это мы сейчас проверим, – сказал Омельченко и, отодвинув меня в сторону, взялся за кованую скобу, служившую ручкой, и потянул на себя тяжелую дверь. Та неожиданно и совершенно бесшумно подалась. Держа наготове оружие, мы прижались к каменным стенам и некоторое время выжидали возможную реакцию. Тишина, с которой мы уже свыклись в пространстве преодоленных подземелий, казалась сейчас особенно гнетущей. За второй дверью могли таиться любые неожиданности.

– Там никого нет, – сказал наконец Арсений. – Я чувствую.

– Я тоже, – поддержал я его.

– Что «тоже»? – прошипел Омельченко.

– Тоже чувствую.

Пугачев, ни слова не говоря, подошел к двери и взялся за ручку.

– Ну? – поторопил его Омельченко.

– Потушили фонарь и рассредоточились! – приказал Пугачев и, выждав время на исполнение, потянул дверь на себя.

Дверь, так же бесшумно, как и первая, приоткрылась. Из темноты, оказавшейся за ней, через несколько мгновений раздался голос:

– Вы почти опоздали. До взрыва несколько часов. Если успеете, уводите тех, которые не ведают, что творят. Остальные получат то, что заслужили. – После паузы добавил: – Должны получить.

Это был голос «генерала». Вернее, того, кого я все время называл генералом – капитана Вячеслава Евгеньевича Серова. После этого зажегся свет.

В уже знакомой мне комнате никого не было. Посередине стола лежал диктофон, провод от которого был протянут к ручке двери.

– Элементарно, – облегченно вздохнув, сказал Пугачев. – Сигнализация на уровне самодеятельности шестого класса. Весьма своевременная, надо признать. Могло быть похужей. Кажется, у нас есть еще немного времени.

– Выходит, нас все-таки ждали, – внимательно осматривая комнату, сказал Омельченко.

– И даже оставили путеводитель.

Пугачев развернул лежавший рядом с магнитофоном листок бумаги и стал внимательно его изучать.

Арсений тем временем подошел к беспорядочной груде женской одежды, лежавшей на диване, и, узнав что-то, выпростал из нее и прижал к лицу выцветшую джинсовую куртку с так и не замытыми, потемневшими от времени потеками и брызгами крови. Остальная одежда свалилась на застланный ковром пол, открыв припрятанную под ней прекрасную винтовку, кажется винчестер, с новейшим оптическим прицелом.

– Я же говорил – нашли фонарь, найдем из чего