– В случае предельно крайней необходимости, – поправил Рыжего Пугачев, забирая у него винчестер.

По дороге сюда Рыжий осторожно выпытывал у меня детали предстоящей операции, к которой он так опрометчиво примкнул, не желая остаться в одиночестве в неопределенной должности караульщика запрятанной им веревки. Уяснив, хотя, кажется, не до конца, возможную опасность нашего столкновения неизвестно с кем и с чем (я, естественно, не раскрыл ему всех подробностей), мой помощник слегка приуныл, но вскоре, заразившись нашей решимостью, уверенно зашагал рядом с Пугачевым, изредка спрашивая его о чем-то. На все его расспросы Пугачев в основном отмалчивался и лишь иногда изрекал свое любимое «ноу».

– Насколько я понял, отсюда у нас два выхода или, если хотите, входа. Либо выходим на плац перед штабным бараком, где мы прошлый раз тесно общались с местными обитателями и где рискуем оказаться на виду у нежелательных новоселов. Лишая себя плюса неожиданного появления. А вот через этот вход-выход, – Пугачев ткнул пальцем в нарисованную от руки схему, – мы оказываемся в небольшом предбаннике перед кают-компанией, где нам посчастливилось в прошлый раз пообедать и даже вкусить по глотку великолепного массандровского вина 1968 года разлива. Не исключено, что в этот раз они все вместе находятся именно там. Позднее время позволяет нам надеяться на частичное снижение бдительности. Хотя не исключено, что наоборот – ощетинились автоматами во всех направлениях. – Пугачев надолго замолчал и, выждав чуть ли не минуту, спросил: – Какие будут предложения?

– Положение у них, в общем-то, безвыходное. Они, скорее всего, этого не знают. Поэтому будут качать права, – предположил Омельченко.

– Кто качает, тот и отвечает, – некстати вмешался Рыжий.

– Значит, что? – недовольно поморщился Пугачев.

– Надо поставить их в известность, – уверенно заявил я, покосившись на висевшую над диваном картину. «Утро стрелецкой казни» никогда не внушала мне особого оптимизма. Вот и сейчас, по какой-то не очень внятной ассоциации, она почему-то связалась у меня с трагической ситуацией, в которой находились сейчас и мы, и наши вероятные противники. Непонятно – Петр командовал написанными художником событиями, или события заставили его поступить так, как он тогда и поступил? Жестоко поступил, если уж называть вещи своими именами.

– Кто-то из нас должен пойти к ним и все рассказать. Поставить, как вы говорите, в известность. В зависимости от того, что они решат, и будем действовать, – продолжил я свои рассуждения.

– Намекаешь, что пойдешь ты? – спросил меня Омельченко.

– На каждого из вас он может среагировать весьма отрицательно. А я лицо совершенно независимое от того, что происходило раньше, и материально не очень заинтересованное в том, что происходит сейчас. Он может удивиться, но вряд ли начнет стрелять.

– Первый вопрос, который он задаст, – откуда ты узнал про взрыв?

– Десятки вариантов, – отмахнулся я.

– И все недостоверные.

– Какой взрыв? – заинтересовался Рыжий.

Ни я, ни Пугачев ему о возможном взрыве, естественно, не сообщили.

– Думаете, они о нем еще не знают? – спросил Омельченко.

– Если знают, то, скорее всего, не поверили, – предположил Пугачев, поворачиваясь ко мне. – Придумывай убедительную версию и поскорее. Не исключай возможности, что «генерал» им уже все сказал.

– Он скажет об этом в последнюю минуту, – уверенно заявил Арсений.

– Почему? – удивился Омельченко.

– Главный у них очень жестокий, умный и беспринципный человек, который ни перед чем не остановится. Даже перед пытками. Серов не может этого не понимать. С ним женщина, которую он спас. Поэтому скажет о взрыве в самую последнюю минуту. Когда не останется выхода.

– Резонно, – поддержал Арсения Пугачев. – Значит, очень важно, чтобы они тебе поверили. Сразу поверили. Сможешь?

– Не сможет, – сказал Арсений. – Он не поверит, что Алексей решил спасать незнакомых людей ценой собственной жизни. Ведь если будет взрыв, то и он погибнет. Значит, с его точки зрения, никакого взрыва не будет. Стопроцентный блеф. Это еще не считая вопросов – как узнал, от кого, как здесь оказался? – Последовала привычная у Арсения пауза. И только после нее он решительно заявил: – Если доберемся без осложнений, пойду я. Я знаю, что и как им сказать.

– Уверены? – недоверчиво спросил Пугачев.

– Насчет себя – уверен, насчет них – будем посмотреть. Для начала надо ошарашить, вызвать неуверенность. Вы должны появиться только в самом крайнем случае. А то, что я буду один и без оружия, скорее всего, снизит их возможную агрессивность. Мы ведь пока не знаем, что там происходит. Мое появление будет неожиданным. Кроме тех, кто нас все-таки ждал и ждет. Возможно, это удержит Серова от трагического поступка.

– Может, я с вами? – нерешительно вмешался Рыжий. – Вроде как проводник и все такое…

– Из тебя проводник, как из меня росомаха, – не удержался Омельченко. – У меня другой вопрос – куда Карай рванул? Просто так у него не бывает. Он нас сюда предоставил, чтобы действовать, а не монологи травить. Сейчас момент за горло этого гада взять. Безо всякой жалости и оглядок. Забыли, сколько трупов на нем? Он не дурак, не раз убедились. Оглянешься – либо подстава, как со мной, либо пуля, как Хлесткину. Генералу тогда ничего не останется, как осуществить. Я, в отличие от вас, ему в глаза глядел. Такой обязательно осуществит, если не подсуетимся по-умному и по-быстрому. Я там прошлый раз, когда Егору пожрать приготовить помогал, вроде как в кухне бывшей находился. Если кто по соседству находится, то все слыхать при желании. Лишь бы по дороге никто не нарисовался. На месте разберемся – одному ему идти, – он ткнул пальцем в Арсения, – вдвоем или всем скопом для создания соответствующего впечатления. Так что предлагаю двигать.

– Резонно, – согласился Пугачев. – План нашего передвижения я изучил, пойду первым. Остальные – чтобы не спотыкаться, не кашлять, за посторонние предметы не зацепляться. И все такое прочее. Мало ли что. Оружие наготове. В критической ситуации даже не дышать. Ну что, двинули?

Мы, конечно, не двинули, а очень осторожно, как и велел Пугачев, пошли за ним по темному переходу, не забыв прихватить довольно мощный и вполне современный фонарик, который лежал рядом с винчестером под беспорядочной грудой походной и рабочей одежды, которую с большим трудом можно было посчитать женской.

* * *

Опускаю подробности нашего продвижения к самому эпицентру прошлых и назревающих событий. Все мы, конечно, умели продвигаться осторожно, а кое-кто даже почти бесшумно. И по пути нам никто, слава богу, не встретился, на что мы, честно говоря, не очень рассчитывали. Прав был Арсений – пока они чувствовали себя в полной безопасности и, очевидно, действительно собрались все вместе в самом обширном помещении бывшего