– Вы и так уже его любите.

– О-о, вообще-то общение с таким человеком, как вы, вызывает раздражение. От вас ничего не утаить.

– Неужели? – нервно усмехнулась Киона.

– Мне ваш дар кажется абсолютно неприемлемым, – сказала Эстер, тоже начиная смеяться, но сквозь слезы.

– Если вас это чем-то утешит, то могу сказать, что первая и самая главная жертва моего дара – я сама. Мое детство было для меня нелегким. Я часто видела призраки усопших и почти теряла сознание, когда у меня начинались видения. Впрочем, сейчас я уже чувствую себя сильнее и пытаюсь помогать другим людям. Посмотрите, вон там виден большой дом, который находится на улице Сен-Анн. В нем жил один бригадир. Он видел из окон своего дома и болтающихся по улицам рабочих, и верхнюю часть водопада, и всю территорию фабрики. В начале войны, когда мне было восемь лет, Людвиг прятался зимой в подвале этого дома. Впрочем, Тошан вам об этом, наверное, рассказал, да?

– Нет, он всего лишь пару раз упомянул его имя, не более того.

– Мой брат – скромняга. А вообще-то он спас жизнь Людвигу, который находился в лагере для немецких военнопленных, расположенном в глубине леса. Он не успел принять участие в сражениях, да и мобилизовали его еще совсем юным. Другие военнопленные стали относиться к нему крайне пренебрежительно и даже издевались над ним. Потому он попытался сбежать из лагеря. Один из наших солдат собирался выстрелить ему в спину, но Тошан помешал ему это сделать. Судьба привела Людвига сюда, и здесь его обнаружила я. В моих глазах – глазах девчонки – он был гибнущим ангелом. Я стала приносить ему по вечерам еду, а дома говорила, что просто прогуливаюсь на своем пони. Тогда частенько шел снег, и мне нравились эти прогулки, когда я ехала на встречу со своим подопечным. Шарлотта как-то раз увязалась за мной, потому что дома стали переживать, куда это исчезает так много еды. Я сразу же почувствовала, что они влюбятся друг в друга. Я даже поспособствовала тому, чтобы они встретились…

Рассказав затем продолжение этой истории, Киона замолчала и о чем-то мечтательно задумалась.

– Об этом стоило бы написать роман, – вздохнула Эстер, – но поступок Шарлотты стал для меня еще менее понятным. Кроме того, она ведь уже не прячется в горах вместе с индейцами. Если бы она легла в больницу в Робервале, то не рисковала бы практически ничем.

– Такая уж у нее судьба, – прошептала Киона, задумчиво глядя своими янтарными глазами на водопад. – Пойдемте, вам нужно вернуться в город и немного поспать. И последнее. Я обещаю, что Овид Лафлер никогда не будет испытывать к вам неприязни. Я им кое в чем недовольна, но вообще-то он очень умный и добрый человек. Эстер, мне очень бы хотелось, чтобы вы смогли забыть о пережитых вами ужасах и стать наконец счастливой!

– Я попытаюсь это сделать, Киона.

* * *

Наступал вечер. После мрачного дождливого дня все вокруг постепенно погружалось в сиреневые летние сумерки. Киона, сидя на верхней ступеньке крыльца, разглядывала плывущие по серому небу тучи. Вторая половина дня прошла более-менее спокойно, несмотря на то что приходили в гости Лора и Жослин, а затем – чета Маруа. Онезим отвез Эстер обратно в Роберваль и купил в аптеке то, что требовалось для Шарлотты. Для него, простодушного великана, эти женские дела были абсолютной тайной. Он знал, каким образом можно зачать детей, затем он воспитывал их при помощи своей мощной глотки и ремня, но вот о женских делах ему не хотелось даже заговаривать. Бабушка Одина с невозмутимым видом выслушала его объяснения, когда он приехал из Роберваля обратно в Валь-Жальбер, привезя спринцовку, пузырьки с жидкими лекарствами и пачки таблеток.

– Эрмин сегодня вечером не приедет, – тихо сказала Киона сама себе.

– Ты в этом уверена? – спросил Людвиг, который только что бесшумно вышел из дому.

Киона вздрогнула, вскочила на ноги и отошла к яблоне.

– Да, мы увидим ее завтра, не раньше. Но, как бы там ни было, я буду спать здесь. Нас ведь тут и так всего лишь трое. Будем дежурить у постели Шарлотты.

– Одина что-то задерживается, – посетовал Людвиг, оглядываясь по сторонам. – Она плохо ориентируется в том лесу, который окружает Валь-Жальбер.

– Бабушка родилась и выросла в лесу. Не переживай за нее. А что касается Эрмин, то она села на последний пароход и, поскольку Лора сообщит ей утешительные новости, она решит, что поедет сюда завтра. Ее привезет наш отец.

– А я скажу тебе, что ты ошибаешься, Киона. Я знаю Эрмин. Если сегодня она сойдет с парохода в Робервале, то приедет вечером. Хочешь, можем поспорить?

Красивый немец выдавил из себя улыбку. Он только что искупался и переоделся. Сейчас он был в рубашке небесно-голубого цвета. Его влажные льняные кудри были тщательно зачесаны назад. Людвиг, похоже, стойко выносил то, что воспринималось им как новый удар судьбы. Он неспешно спустился по ступенькам и подошел к Кионе, усевшейся за маленьким столом под яблоней.

– Мне грустно, очень грустно! – признался он. – Я уже любил его, этого ребенка. Другие мужчины подсмеивались надо мной там, в Германии, когда я возился с Томасом, но я очень люблю маленьких детей! Их первую улыбку, их приятный запах, пушок на их головках… Даже Шарлотта удивляется, когда я ласкаю Адель. Моя дочь становится большой, ей уже семь лет, да и Томас тоже быстро растет. Я говорил сам себе, что у меня будет младенец, которого я буду ласкать и о котором буду заботиться, даже если он и не от меня.

– Что ты сказал? – тихо спросила Киона.

– То, что ты слышала. Не заставляй меня это повторять. Я на днях сказал Шарлотте, что буду любить этого маленького человечка, которого доверил нам Бог, независимо того, от меня ли он родится или не от меня. Дети не виноваты в ошибках своих родителей. Как можно ненавидеть или наказывать невинных?

– Ты сказал это Шарлотте? – с трудом произнесла Киона, испытывая чувство восхищения Людвигом. – Да хранит тебя Господь! Ты очень хороший человек.

Вдруг почувствовав недомогание, она повернулась к Людвигу спиной. Он стал разглядывать ее тоненький силуэт и затылок с короткими рыжевато-золотистыми волосами, которые в тусклом свете сумерек выглядели темнее, чем были на самом деле. Почувствовав по непонятной для него самого причине волнение, он подумал, что эта юная девушка несет на себе крест, который слишком тяжел для ее хрупких плеч.

– Пусть Господь хранит и тебя, Киона! – прошептал Людвиг. – Тебе, должно быть, нелегко находиться среди нас, если ты можешь читать наши мысли – и хорошие, и плохие – и если ты можешь видеть будущее и прошлое. Знаешь, есть кое-что, чего я тебе никогда не говорил. Когда ты пришла в первый раз в дом бригадира, я сразу же понял, что ты будешь мне помогать и станешь меня защищать. Ты тогда была очень маленькая и очень забавная со своим пони! Я тогда сказал сам себе, что у меня появился ангел-хранитель.

– Послушай, мне хотелось бы, чтобы меня перестали сравнивать с ангелом. Мне не нравится, когда со мной обращаются так, как будто я – ангел. Я не знаю, кто я такая на самом деле, однако это слово мне уже надоело.