Хьюберт громко завопил.

Его мать, никогда не отходившая далеко от сына, бросилась ему на помощь. Она готова была убить великана-нечеловека, но для этого ей не хватило ни сил, ни опыта, и тот нисколько не пострадал. Ситуация, однако, возникла весьма щекотливая.

Администратор Форд и Оливер Джонсон изо всех сил пытались объяснить случившееся озадаченным джокайрам. К счастью, те скорее огорчились, чем прониклись желанием мстить.

Форд вызвал Элинор Джонсон к себе:

– Из-за своей глупости ты подвергла опасности всю колонию…

– Но я…

– Тихо! Если бы ты не избаловала вконец мальчишку, он бы знал, как себя вести. Не будь ты сентиментальной дурой, ты не стала бы распускать руки. Мальчик с этого дня идет в обычную школу, и ты должна оставить его в покое. При малейшем проявлении враждебности с твоей стороны к любому из местных отправишься на несколько лет в морозилку. А теперь убирайся!

Почти столь же строгие меры Форд был вынужден применить к Дженис Шмидт. Интерес, который проявляли джокайры к Хансу Уэзерелу, распространился на всех слабоумных телепатов. Казалось, туземцев приводил в неописуемый восторг один лишь факт, что с ними можно общаться напрямую. Крил Сарлу сообщил Форду, что хотел бы, чтобы телепатов поселили отдельно от других неполноценных в освобожденном для этой цели храме, и что джокайры желают лично о них заботиться. Выглядело это скорее как приказ, чем просьба.

Дженис Шмидт не слишком охотно подчинилась настойчивым требованиям Форда удовлетворить желание джокайров в ответ на все то, что они сделали для землян, и к своим обязанностям под ее завистливым взглядом приступили няньки-джокайры.

Однако вскоре у любого телепата, превосходившего по умственному развитию полуидиота Ханса Уэзерела, в присутствии джокайров развился неожиданный острый психоз, и у Форда появилась новая головная боль. Негодование Дженис Шмидт не шло ни в какое сравнение с возмущением Элинор Джонсон, и Форд был вынужден пригрозить ей, что, если она не успокоится, ее вообще полностью отстранят от заботы о ее любимых «детках». Крил Сарлу, расстроенный и, похоже, потрясенный до глубины души, согласился на компромисс, при котором Дженис и ее подчиненные вновь стали ухаживать за несчастными психопатами, в то время как джокайры продолжали заботиться о телепатах с уровнем развития от идиота и ниже.

Но самая большая сложность возникла с… фамилиями.

Каждый джокайр имел личное имя и фамилию. Число фамилий было ограничено, во многом так же как и у Семейств. Фамилия туземца обозначала как его племя, так и храм, в котором он поклонялся богам.

Крил Сарлу обсудил этот вопрос с Фордом.

– Великий отец чужеземных братьев, – сказал он, – пришло время тебе и твоим детям выбрать себе фамилии.

(Перевод речи Сарлу на английский, естественно, содержит неизбежные ошибки.)

– Сарлу, брат мой и друг, – ответил Форд, привыкший к трудностям во взаимопонимании с джокайрами, – я услышал твои слова, но не понимаю их. Говори яснее.

– Чужеземный брат, – снова начал Сарлу, – сезоны приходят и уходят, и пришло время созревания плодов. Боги говорят нам, что вы, чужеземные братья, достигли того момента в своем просвещении (?), когда вы должны выбрать себе племя и храм. Я пришел поговорить с тобой о приготовлениях (обрядах?), во время которых каждый из вас выберет себе фамилию. Я говорю от имени богов, но позволь мне сказать от себя лично, что я был бы счастлив, если бы ты, брат мой Форд, выбрал бы храм Крила.

Форд молчал, пытаясь понять, на что тот намекает.

– Я счастлив, что ты хочешь, чтобы я взял твою фамилию, – наконец сказал он. – Но у моего народа уже есть свои фамилии.

Сарлу пренебрежительно чмокнул губами:

– Их нынешние фамилии – слова, и ничего больше. Теперь же каждый должен выбрать себе настоящую фамилию – имя храма и бога, которому он станет поклоняться. Дети вырастают и перестают быть детьми.

Форд решил, что ему нужно посоветоваться с другими.

– Это нужно сделать прямо сейчас?

– Не сегодня, но в ближайшем будущем. Боги терпеливы.

Собрав Заккера Барстоу, Оливера Джонсона, Лазаруса Лонга и Ральфа Шульца, он описал суть разговора. Джонсон еще раз воспроизвел запись, пытаясь понять смысл сказанного. Он подготовил несколько возможных переводов, но пролить новый свет на возникшую проблему так и не сумел.

– Похоже, – сказал Лазарус, – перед нами стоит выбор: либо принимайте нашу веру, либо убирайтесь.

– Да, – согласился Заккер Барстоу, – похоже, это вполне ясно. Что ж, думаю, мы вполне можем себе позволить пройти их ритуал. Мало у кого из наших столь сильны религиозные предрассудки, что они не готовы участвовать в местных обрядах в интересах общего блага.

– Пожалуй, ты прав, – кивнул Форд. – Я лично не возражаю добавить к своей фамилии «Крил» и преклонить колени перед их богами, если это поможет нам жить в мире. – Он нахмурился. – Но мне не хотелось бы, чтобы их культура поглотила нашу.

– Об этом можешь не волноваться, – заверил его Ральф Шульц. – Как бы мы их ни ублажали, никаких шансов реальной культурной ассимиляции нет. Их мозги отличаются от наших – и я только начинаю догадываться насколько.

– Угу, – сказал Лазарус. – Вот именно – насколько.

Форд повернулся к нему:

– В каком смысле? Что тебя беспокоит?

– Ничего. Вот только, – добавил он, – я никогда не разделял всеобщего энтузиазма по поводу этой планеты.

В итоге они договорились, что кто-то попробует первым и потом расскажет. Лазарус попытался сослаться на старшинство, Шульц – на право профессионала, но Форд своей властью вызвался сам, заявив, что это его долг ответственного руководителя.

Лазарус сопровождал его до дверей храма, где должно было состояться посвящение. Форд был полностью голым, как и все джокайры, но Лазарус, поскольку ему не требовалось входить в храм, смог надеть килт. Многие колонисты, изголодавшиеся за проведенные на корабле годы по солнечному свету, ходили обнаженными, когда им это не мешало, как и джокайры. Но Лазарус без одежды никогда не ходил – не только потому, что это противоречило его обычаям, но и потому, что бластер весьма заметен на голом теле.

Поприветствовав их, Крил Сарлу провел Форда внутрь.

– Выше голову, дружище! – крикнул ему вслед Лазарус.

Он ждал, закуривая сигарету за сигаретой и расхаживая туда-сюда. Он понятия не имел, сколько это продлится, и ему казалось, что время тянется до бесконечности.

Наконец двери раздвинулись, и из них вышла толпа туземцев. Казалось, будто все они чем-то расстроены, и никто из них не подошел к Лазарусу. Туземцы расступились, образуя проход, по которому кто-то стремительно выбежал на открытое пространство.

Лазарус узнал Форда.

Форд не остановился рядом с Лазарусом, слепо промчавшись мимо, но тут же споткнулся и упал. Лазарус бросился к нему.