– М-да, может, леопардовые штаны это перебор, – согласился.

Их Лида купила, должно быть, в пылу распродаж: когда скидки достигают 70–80 процентов, плавится самый хороший вкус и вскипает даже самый рациональный мозг.

Петр бросил леопардовую тряпку на пол. Туда же хотел отправить ярко-розовое чудовище в воланах. Но глаза у Светы вспыхнули:

– Ух ты… Крутец…

– Ты так считаешь?

Она тут же приложила розовое облако к себе. Забыла про Петра – завороженно утонула в зеркале.

– Хорошо, – согласился Петр.

Выглядело это достаточно ужасно и как следует дорого.

– Надевай. Я за дверью подожду.

В коридоре достал телефон и отбил Лиде смс:

«Выбрал платье. На шкирке написано Lanvin, цвет истерический розовый. Можно?»

Света выплыла, обалдевшая и слегка смущенная. В душе радуясь, что побрила утром ноги, – а ведь раздумывала, стоит ли?.. От каждого шага воланы ходили ходуном, приятно щекотали и обвевали ноги.

От нее пахло свежим потом, как от школьницы, взволнованной первой дискотекой.

– У меня никогда не было ничего такого красивого, – застенчиво призналась она, поддернула вверх вырез, скрывая край не совсем чистого лифчика. Занервничала: – Не испортить бы. Не дай бог… Красота какая… Мамочки.

В руке у Петр звякнул прилетевший ответ: зеленая рожица, блюющая рожица и одно только слово – «дарю!».

«О’кей», – подумал Петр: что бы это ни значило.

Куртка Светы с африканским тушканом сюда не годилась. Петр взял с кресла синее пальто с искрой. Света благоговейно нырнула в подставленные рукава. Выпростала из-под воротника хвост волос.

– Волосы, – сказал Петр.

– А чо?

– Ладно. Время есть. Какой у тебя размер?

– Чего?

– Ноги.

К счастью, Лидин был больше. Петр затолкал в носы туфель мятую бумагу. На мысках, на сумочке сверкали стразы. Главное, «богато».

Другая популярная точка зрения гласит, что, узнав хорошо свою жену, можешь считать, что знаешь о женщинах почти все.

В машине Петр набрал в навигаторе салон на Лесной улице. Лида им пользовалась перед вечеринками. Там тебя делали, что называется, под ключ. Лида выскакивала из машины в стеклянную дверь – в джинсах и свитере, с волосами в хвост, с одежным чехлом через руку. А выпархивала из нее – наряженная, сияя свежим маникюром, свежим макияжем и свежей укладкой. «Они даже колготки на тебя сами надевают, – говорила она. – И сережки», – пока сушишь ногти.

…Надевать сережки в этот раз не требовалось. Ровно наоборот.

– Ой, – испугалась Света при виде стойки, при виде сотрудниц в белых кимоно и брюках. – А что им сказать?

– Скажи, что твой жених импортирует лимоны-мандарины.

– Стебешься, – глядела сквозь окно машины, сквозь стеклянную дверь салона Света.

– Серьезно, – возразил Петр. – Мандарины. Лимоны. И ему полтос.

Света выпростала каблуки на асфальт, выражение лица у нее было странное. От нее можно было ждать импровизаций. Импровизации Петра не устраивали – только четкое следование плану.

– Я серьезно, – с угрозой крикнул вслед Петр.

2

– Мандарины? …Мандарины это чудесно…

– И лимоны.

– Чудесно.

Дмитрий Львович улыбался, сцепив руки на животе, кивал словам собеседницы. «Есть такие талантливые русские телки, – думал он. – Ее выпусти на рю Камбон с платиновой картой, она ее обнулит, а результат все равно будет, как с рынка в Коньково». То ли это приговор миру высокой моды в его погоне за кредитками арабских и китайских дам. То ли загадка русской души. Дмитрий Львович ответа не знал.

– Желтые лучше, – хихикнула телка. – Типа намек на лимоны. Главное, чтоб – во! Большие лимоны.

– Ну душенька, даже не знаю, я ли могу вам помочь.

– Ой нет… – вытаращилась та. Захлопала приклеенными ресницами.

– Желтые алмазы? Я работаю с камнями, только если они огранены, причем самое позднее в девятнадцатом веке. Или если вещь сделал Лалик.

– Хто?

«Не переборчик ли?» – на миг испугалась Света. В ее родном городе «хто» не говорили. Но по лицу Дмитрия Львовича скользнуло отвращение: он «хто» проглотил. И Света презирала таких. Думает, что самый умный. Такой весь культурный. Такой весь тонкий. Коренной москвич. А копни – обычное хамло. Похуже многих из тех, кого он сам считает вторым и третьим сортом.

– Мне главное, чтобы каменюки – во, – поспешила подлить масла в огонь она. – В каждое ушко.

И сложила густо накрашенные губки бантиком.

3

– Ну? – повернулся к ней Петр. Света провела рукой над решеткой обогрева.

– Включи печку. Я тут с голыми ногами дуба врежу.

Петр прибавил градусов.

– Съел?

– Хрен его знает. Хитрожопый мужик. Взял мой номер. Типа нарисуется вариант если, звякнет.

– Значит, съел, – ухмыльнулся Петр.

Но Света все сидела, набычившись.

– Молодец. За службу премируешься этим во всех смыслах великолепным платьем.

– Лучше баблондель.

– Тебе нужны деньги?

Петр впервые задался этим вопросом. И понял, что ответ, конечно, утвердительный.

– Я в долг, – самолюбиво уточнила Света. – Чисто за квартиру один раз заплатить. Хотя вообще-то это Иркина очередь.

– Нормуль, – кивнул Петр. – Но и платье тоже можешь взять себе. Если нравится.

Она ухмыльнулась.

– Че-го?

– Нормуль, – повторила Света.

– Пошла в жопу. Я с тобой деградирую.

Света откинулась, довольная. Прижав к шее подбородок, так что образовался второй, она любовалась изгибом воланов, их шелковым блеском.

– В жопу только после тебя. Жена-то за платье не убьет?

4

Петр не ошибся. Едва Света вышла из галереи, Дмитрий Львович вынул телефон:

– Привет, крокодил Гена. Тебе везет.

– Как утопленнику, – последовало циничное.

– Нарисовалась соска, которой нужны желтые кирпичи… Нет, – хохотнул он в ответ на шутку начитанного собеседника: – Зовут ее тем не менее не Элли, и живет она не в штате Канзас. Она не собирается мостить ими дорогу. Ей нужно только два кирпича. На сережки. Больше ее хрен не подымет… Записывай номер.

В обычной жизни Геннадий подождал бы неделю. Или даже две. Таковы неписаные московские правила игры. Только с трудом добытое ценится. Неважно, речь ли о камешках или о девочках. Но из всех русских идиом сложную жизнь Геннадия сейчас описывала одна простая: «земля горит под ногами».