Аль-Кашгари начал книгу с поразительно нескромного заявления о том, что лишь он один мог проделать такую работу: «Я прошел их (тюркские) города и степи, узнал их наречия и стихи. …Из числа тюрок я – один из самых красноречивых и ясных в изложении, образованнейший, благороднейший по происхождению и наиболее ловкий в метании копья. Я владею наречиями всех племен в совершенстве и изложил их изящной чередой»[844].

Затем он признается, что сам Всевышний помогал ему в этом исследовании, которое, несомненно, станет «вечным памятником и непреходящей ценностью». Никакая аннотация современного издателя не смогла бы превзойти по гиперболам эту, написанную тысячу лет назад.

Однако к такому образу себя аль-Кашгари пришел самым естественным путем. Его семья была из города Барсхана, что на пустынном южном побережье озера Иссык-Куль[845]. Барсхан, расположенный на важном торговом пути между Семиречьем и Кашгаром, процветал. Отец аль-Кашгари – госслужащий, связанный с кланом Караханидов, недавно захвативших власть в регионе, смог получить верховную должность в их столице – Кашгаре. Именно там воспитывался Махмуд аль-Кашгари.

Древний город Кашгар – центр одного из наиболее красивых и богатых оазисов во всей Центральной Азии. Здесь вновь сходились две ветви торгового пути из Китая на Запад, которые разделялись перед устрашающей пустыней Такла-Макан и огибали ее с северной и южной сторон. Извилистые улочки, засаженные ивами, тополями и абрикосовыми деревьями, соединяли старый город с городами-спутниками, ставшими характерной чертой всех древних городов Центральной Азии. В одном из них, сейчас именуемом Опал, захоронен Махмуд аль-Кашгари. Его гробница открыта для посещения и сегодня.

Причина, по которой отец Махмуда переехал в Кашгар, заключалась в том, что этот древний центр буддизма, несторианства, манихейства и иудаизма стал одной из столиц нового объединения мусульманских и тюркских племен. Как бы это ни казалось странным, но мы не знаем подлинного названия этого государства. Европейские историки XIX века назвали его правителей Караханидами[846], это название так и закрепилось за ними.

За сотни лет до обсуждаемого периода несколько тюркских племен были вытеснены за пределы монголо-китайского пограничья. Они переместились к западу – туда, где сейчас находится центральная часть автономного района Синьцзян[847]. Уйгуры обосновались там и создали письменность на базе старого арамейского алфавита, которому они обучились у несторианских христианских купцов, давно проживавших в этой области. Но племена, впоследствии создавшие державу Караханидов, продолжали двигаться дальше и к середине 800-х годов достигли восточных границ Саманидского государства. И снова проявилась «старая демаркационная линия» между буддизмом и исламом (линия, появившаяся после Таласской битвы в 751 году): мусульмане Саманиды – на западе, буддисты Караханиды – на востоке. А реальная граница пролегала вдоль западной стороны Тянь-Шаня. Продолжит ли войско Караханидов свое движение на запад и хватит ли у Саманидов решимости остановить их?

В 950-е годы новые правители Кашгара заявили о своем обращении в ислам. После они начали притеснять буддистов и обвинили их в идолопоклонничестве, но другие религии продолжали существовать в регионе в течение еще нескольких веков. Поскольку другие тюркские племена присутствовали в регионе на протяжении почти тысячи лет и не обратились в ислам, возникает вопрос: почему же эти новые правители внезапно отвернулись от своей традиционной веры? Это могло произойти потому, что Караханиды начали вести оседлую жизнь и стали по-настоящему городскими людьми. Возможно, они смотрели на ислам как на более подходящую религию и даже в каком-то смысле «неизбежную» для горожан. Но уйгуры, живущие дальше на востоке, были городскими жителями и при этом оставались буддистами. Также верно, что Саманиды отправляли посланников к правителям Караханидов. Благодаря неутомимому российскому востоковеду Бартольду мы даже знаем имя одного из этих проповедников мусульманства[848].

Какой бы ни была их мотивация, решение Караханидов обратиться в другую веру стало ловким дипломатическим шагом. До обращения в ислам Караханиды называли Саманидов «чужаками», «ястребами», «волками» или «верблюдами». Теперь же они стали «братьями-мусульманами» и даже «защитниками веры»[849]. Когда в 990-х годах войско Караханидов появилось у ворот Бухары, их правитель Илек Наср, все еще использовавший среди тюркских собратьев почетное имя Арслан («Лев»), заявил, что пришел лишь как друг Саманидов, единоверец и защитник. Караханидское войско вошло в Бухару 23 октября 999 года без сопротивления, захватило казну государства, устроило облаву на оставшихся в живых Саманидов и разместилось в их дворце[850].

Караханидская династия заполнила вакуум, вызванный кризисом и крахом Саманидского государства. В самом начале этого тюрко-персидского противостояния Саманиды контратаковали, захватив город Исфиджаб (Сайрам). Но торговцы из столь важного торгового города проигнорировали требование Бухары прекратить торговлю с врагом, и эта затея провалилась[851]. Такого рода действия со стороны торговцев, а также знати региона становились все более распространенными. К началу нового тысячелетия большая часть восточных земель бывшей державы Саманидов оказалась в руках тюрков.

Еще до своего триумфа Караханиды оказались охвачены теми же центробежными силами, которые так ослабили персоязычную династию, но в случае с тюрками эти силы возникали внутри самой правящей семьи. Все сыновья основателя династии требовали свою долю наследства, что было типично для кочевников. После их перехода к городскому образу жизни это означало, что каждый начал требовать для себя столицу и прилегающую к ней территорию. К тому времени, когда Махмуд аль-Кашгари отправился в Багдад, существовало не менее четырех караханидских столиц: самая древняя – Кашгар, вторая – Самарканд, еще две – Узген и Баласагун (на территории современного Кыргызстана). Постепенно два последних города становились наиболее значимыми – до тех пор, пока правитель Баласагунского каганата не перенес столицу снова в Кашгар (уже при жизни Махмуда аль-Кашгари).