дорожек, и некоторые из песен, которые Джон выбрал для своего второго сольного альбома, нельзя было назвать новинками. «Jealous Guy» была переделкой песни, сочиненной им в Индии, а «Gimme Some Truth» битлы пытались записать еще на сессиях «Let It Be». В целом пластинка являла собой сочетание стилей, и на этот раз он действительно пытался «сделать чертово варьете» — или, по крайней мере, хоть что-то популярное. Песню «Oh Yoko!» EMI даже хотели сделать синглом. Но споры разгорелись насчет двух других песен. Одной из них была «How Do You Sleep?» в стиле соул.

Отношения с Полом ухудшились несколько месяцев тому назад, когда прежний коллега-соавтор решил обратиться в Высокий суд с ходатайством о ликвидации Beatles. И еще Джон не очень хорошо воспринял несколько подколок на пластинке Пола «Ram». «Too many people going underground… too many people preaching practices»[146], — пел Пол. Да, это было глупо, но не столь уж серьезно.

А вот ответ Джона был полон злобы. Он сиял от восторга, когда играл на пианино «How Do You Sleep?» и пел ее Джорджу Харрисону. Это запечатлено в рекламном документальном фильме «Gimme Some Truth: The Making of John Lennon’s Imagine Album»[147]. «Это гадкая песня, — слышим мы его слова. — Думай гадко».

То была недобрая песня. «A pretty face may last a year or two, but pretty soon they’ll see what you can do»[148], — гласила одна строка, а в другой предполагалось, что единственная достойная песня, которую Пол написал в одиночку, — это «Yesterday». Были и другие обидные слова, и Пол, услышав такое, справедливо оскорбился. Все могло быть намного хуже, если бы Аллен Клейн не объяснил Джону, что тот рискует подставиться под очень опасное обвинение в клевете, если не изменит одну строку. И Леннон ее изменил.

Это было неприятно. А еще это раскрыло истинные цели Джона, показав, сколь сильно он продолжает завидовать и привлекательной внешности Пола, и еще сильнее — его дару сочинять мелодии. И в то же время неуместная колкость насчет Линды — что та, мол, главенствует в доме Маккартни, — была глубоко ироничной. Если у кого-то из битлов и была жена-командирша, так это у самого Леннона.

Девять лет спустя он сожалел о тексте этой песне. «Просто вырвалось, — говорил он. — На самом деле я не чувствовал такой злости… Я использовал все это для песни… и свое негодование, и уход из Beatles, и отношения с Полом». То было довольно слабое оправдание. Не стань заглавная песня с пластинки его самым коммерчески успешным произведением за всю жизнь, возможно, именно «How Do You Sleep?» запомнилась бы больше всех дорожек на пластинке. Однако песню «Imagine» ничто не могло превзойти. Литания братской любви поймала момент — и в том году, и на много лет вперед. Музыка и слова пришли быстро и были вдохновлены, как сказал Джон, «инструкциями» из книги Йоко «Грейпфрут», которые начинались со слова «представьте…».

«Представьте золотую рыбку, плывущую по небу…» — такой была одна из инструкций. Из этого Джон создал: «Imagine there’s no heaven, it’s easy if you try…»[149] Песня была, по его словам, направлена «против религии, против условностей, против капитализма, только сахарком посыпана, вот все ее и любят». Под «сахарком» он имел в виду красивую мелодию и почти церковное звучание рояля. Ее записали быстро, всего с трех дублей, и вторую версию выбрали для пластинки.

Он знал, что создал нечто особенное. Но всегда хорошо услышать мнение другого. И через несколько недель, сразу после того, как завершилась работа над пластинкой, он отвел меня в их с Йоко спальню и поставил несколько песен на ацетатной пластинке.

Он начал с «Gimme Some Truth».

— Вот это, — сказал он, — будет новый сингл.

Я попытался это скрыть, но песня меня не впечатлила. Она звучала напыщенной тирадой. Явно не хит.

— А что на другой стороне? — спросил я.

Джон перевернул ацетатную пластинку и поставил «Imagine».

— Первая сторона, — сказал я, когда все закончилось. — Несомненно.

Джон посмотрел на Йоко, сидевшую на кровати:

— Йоко, Рэй говорит, на сингл нужно отдать «Imagine».

— О, прекрасно, — сказала она. — Мне тоже нравится.

Они даже и намеком не показали, что все это время знали, какая песня окажется на первой стороне и что альбом назовут «Imagine». Видимо, Джон хотел проверить собственную правоту на ком-то, кто не участвовал в записи.

Фильм, сделанный во время сессий, удручает и заставляет краснеть от стыда: там есть инсценировки с Джоном и Йоко, которые в ковбойских шляпах и плащах бегают по саду, притворяясь, в духе попсовых видеоклипов, будто они друг друга потеряли. Но он восхитительно приоткрывает некоторые черты характера Джона — то, сколь быстро тот принимает решения, когда работает в студии; то, сколь он резок и нетерпелив, когда портачит звукорежиссер; и, напротив, насколько он терпелив, когда его прерывает Йоко.

Но в фильме есть что-то еще, что не планировалось, но в ретроспективе кажется едва ли не зловещим пророчеством. В перерыве во время записи у двери появился юный американский хиппи в дубленке — хотел поговорить с Джоном о посылах, заключенных в текстах песен Beatles. Обычно таких прогонял Мэл Эванс, выполнявший роль телохранителя, но Джон не возражал против встречи с молодым человеком.

Пленка запечатлела трогательный момент: одинокий неопрятный юноша спрашивает Джона, думал ли он о ком-то конкретном, когда писал «Carry That Weight».

Это песня Пола, пояснил Джон. Но даже если бы ее не написал Маккартни… «Я всего лишь парень, что пишет песни… Не путай песни и свою жизнь». Если песни что-то означали для других, хорошо, пускай. Но он писал только о себе, о своих чувствах и о своих переживаниях.

Юноша не смог скрыть смятения и скорби — ведь тот, кого он боготворил, только что сказал ему: зря тратишь время. Что ему было сказать в ответ?

— Голодный? — наконец спросил Леннон.

Тот что-то пробормотал, едва слышно.

— Дайте ему поесть, — сказал Джон и отвел смущенного незнакомца в свой дом.

Те недели, когда Леннон работал над «Imagine», да и дни после записи, были самым мирным и счастливым периодом за все время жизни Джона и Йоко в Титтенхёрст-парке. И когда объявилась группа кришнаитов, им выделили домик и дали работу — расписывать маленький храм. «Они все бывшие нарики, но с ними все о’кей», — сказал мне Джон.

Сначала все шло хорошо, и постояльцы, словно привидения, шатались по округе и, где бы ни оказались, распевали: «Мир тебе, брат… харе