Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Череду печальных песен завершал романс «Ямщик, не гони лошадей», исполненный Сашей Мордашкиным. Саша выводил ноты так чисто и тонко, словно двенадцатилетний дискант. Стерильная нежность пения, как ни странно, разрушила обаяние общей меланхолии, народ запереглядывался, заухмылялся, засобирал в ладошки невидимые миру слезы, закуксился. Наконец, не выдержав, Настя Петрова прыснула и не могла остановиться до середины следующей песни. Плечи ее тряслись, как в цыганском танце, голова запрокидывалсь, рука отбивала такт смеха.
В это время дверь отворилась, и в аудиторию вошел молодой преподаватель Павел Королюк. Ветераны «Трех аккордов» помнили Королюка, но остальные не знали, кто он и приняли то ли за аспиранта, то ли за старшекурсника. Когда-то Павел приходил на гитарный клуб вместе с Таней Вяхиревой. Может, именно поэтому, услышав через дверь пение, решил заглянуть. За последние недели он слишком устал и воспринимал происходящее, словно это происходило не с ним. Много работы, сессия, никому не нужная бюрократическая писанина по поручению кафедры, подготовка к кандидатским. И Юля. Они познакомились зимой, сейчас у них вроде бы роман, и Павел никак не может избавиться от привычки сравнивать Юлю с Таней. Отсюда и это «вроде бы»: он не привык к безоблачности и не знал, как относиться к новому. С одной стороны, это ровно то, чего ему недоставало в отношениях с Вяхиревой. С другой стороны, разумность и добрый нрав Юли обделяли его каким-то витамином, какой-то остротой жизни.
Татьяну он вспоминал ежедневно, но вчера выдался особый повод. Месяц назад у Юли был день рождения, и после они доверительно насмешничали над некоторыми странными подарками, в том числе над фондюшницей, подаренной Юлиной тетей. «Ну скажи, – удивлялась Юля. – Тетя Вера никогда в жизни не станет готовить фондю, у нее любимое блюдо – жареная картошка. Откуда она знает, что мне нужна эта дурная фондюшница?» С некоторых пор Королюк решил: пора знакомить Юлю с друзьями. И вот их пригласили на свадьбу к Вадику Зырину. И что же? Его возлюбленная предлагает: зачем тратить лишние деньги? давай подарим ту фондюшницу? Все равно я ей ни разу не пользовалась, даже не распаковывала. Королюк оценил выгоды этого предложения, но тут же вспомнил овцу, из-за которой они поссорились с Таней, обидные слова, которые она сказала тогда… Вместо облегчения почувствовал, как сильно соскучился по Вяхиревой.
Это зияние, этот вяхиревый авитаминоз резко ощущался здесь, в окружении мальчиков и девочек, знать не знавших о его прежней любви. «И мое сердце остановилось, мое сердце замерло», – пела, сияла вся двадцать седьмая аудитория и пела про них с Татьяной. Послушав еще пару песен, счастливо-несчастный Павел распрощался и исчез.
После ухода Корзухина душа Валеры Байярда была не на месте. Впрочем, покой не годился Байярду в принципе. Тревога принимала разные формы: вдохновения, спортивного азарта, куража в спорах. И когда он пел, то оставался руфером, зацепером, серфером, – музыка несла его в небеса, в ветер, к черту на рога. Вот и сейчас песни, которые он выбирал, сочувствовали его беспокойству.
Он шел лишь вперед, а где и что ждет,так ли уж важно в двадцать лет с половиной?Он был рожден, чтобы бежать.Он был рожден, чтобы бежать.И всем до одного передавалось его беспокойство, только передавалось по-разному. Кто-то прихлопывал ладонями по столу или по бедрам, кто-то качал головой, а у некоторых быстрее разгонялась кровь, меняли цвет щеки. Но этого мало. Всего мало! Когда подошла очередь для следующей песни, Байярд отложил гитару, схватил стул и поставил его на широкий подоконник, прямо в лужу воды. В аудитории стало так тихо, что из полутьмы двора снова вышли звуки небольшого дождя.
– Валера с ума сошел…
– Байярд, прекрати!
– Закрой хоть окно.
Повесив на лице джокондовскую улыбку – понимай как знаешь – Байярд ухватил гитару, взлетел на подоконник, сел на стул и заиграл.
Разве страшно уйти и остытьот любви, от страстей и сомненья?Пой же, ветер, свисти во всю прытьравнодушную песнь избавленья.То ли подоконник крив, то ли стул колченог, шатало Валеру изрядно – прямо над обрывом пустого двора. Но теперь, когда почва готова уйти из-под ног, он впервые почувствовал полную радость от музыки:
Может, именно это конецздешних странствий по веснам и верстам,а душа моя – вечный беглецв черной ночи плаще не по росту.Этот концертно-цирковой номер что-то сдвинул во всех, кто находился в двадцать седьмой аудитории. И до того чувствовали себя свободно, но сейчас этого казалось недостаточно. Раскрыли остальные окна, курили, стараясь выдыхать дым как можно глубже в вечернее пространство. Чивилев приобнял Аню Барскую и, когда дошла очередь петь, сказал, что у него теперь другая музыка.
Давно ушли из университета последние преподаватели и студенты-должники, ушли и уборщицы, в большинство комнат вселилась ночь. Попрощались и некоторые из гостей «Трех аккордов», но расходиться не хотелось. В начале двенадцатого дверь отворилась, и вошли двое охранников. Прямо на строчке «О жизнь, ты прекрасна. О жизнь, ты прекрасна вполне».
– Так. Это че тут за… – удивился один.
– Вы тут что, курили? – другой, постарше, подошел к подоконнику и недоуменно глядел на стул, по-прежнему стоявший в луже дождевой воды. – Кто пустил? Кто руководитель?
Валера Байярд поднял руку, но не успел ничего сказать, потому что прямо перед охранниками выросла Настя Петрова, если, конечно, слово «выросла» подходит для таких миниатюрных фигур.
– Драсьте! Меня зовут Настя Петрова. У нас совместное заседание гитарного клуба и КВН. Под патронажем Союза студентов ГФЮА. Мы уже почти закончили, дайте нам десять минут.
– Какое заседание? Ночь на дворе, никого в здании не осталось, – возмутился младший охранник.
– По распоряжению ректората, – быстро ответила Настя. – Готовим посвящение в студенты к сентябрю. Можете спросить у Елены Викторовны.
Старший положил руку на плечо младшему, словно хотел его успокоить:
– Через пятнадцать минут запираем входные двери. Будете уходить, закройте окна.
– Спасибо! Вы лучшие! – Настя протянула руку младшему охраннику, и тот недовольно ее пожал.
Попрощались у входа. Дождь утих, но ночь дышала влагой, точно рядом текла река. Чадов с Чивилевым пошли в сторону Триумфальной площади, Глафиру поджидал молодой мотоциклист с непроницаемо холодным от гордости лицом. Валера Байярд, закинув зачехленную гитару за спину, точно ружье, поглядел на Настю с Лизой и спросил:
– Подвезти вас? До метро, – он сделал