Добравшись до гостиной, он тут же развернулся и бросился в подсобку.

Едва его рука легла на рубильник, его догнал преследователь. Ровно как он и надеялся.

— Отдай мне пистолет, Герхарт! Или я рубильник включу. — Он согнул палец. — И ты Петру никогда больше не увидишь. Оно того стоит?

— Я слышал, что ты сказал! — Лицо у Герхарта подрагивало. — Ты все равно включишь!

Он прижал пистолет к его виску. Вокруг дула появились кровоподтеки.

— Ерунда, Герхарт. Ты не совсем здоров и не понимаешь разницы между реальностью и фантазиями.

Из мелких пор на лице Ланкау струился пот — разительный контраст с тем, как спокойно он говорил. Казалось, у него слабеют легкие.

Герхарт медленно протянул руку к руке Ланкау, так и лежавшей на рубильнике.

— Не трогай меня, или я нажму! — произнес Ланкау, не сводя глаз с протянутой руки.

Когда жилистая, тощая рука наконец накрыла его руку, Ланкау перестал сопротивляться. Взгляд у Герхарта Пойкерта был спокойный, внимательный, ледяной.

Ланкау сжался, когда Герхарт Пойкерт опустил рубильник. В сарае раздался грохот — он сопровождался вспышкой фонаря во дворе. Ланкау не разобрал, услышал ли он крик. Судя по характерному гулу, пресс для винограда начал вращаться.

В следующие минуты Ланкау беспрекословно подчинялся приказам Герхарта Пойкерта. Он молился о том, чтобы сумасшедший не задел пальцем предохранитель пистолета, пока целится в него. При каждом вздохе он думал, как убежать от сумасшедшего, держащего его на мушке.

По требованию Пойкерта он притащил фон дер Лейена к рыдающей женщине. Тем временем он пытался вспомнить, где могло быть охотничье ружье, похожее на игрушечное, которое его жена прятала на протяжении многих лет. В ту секунду, когда он проходил мимо трофеев и экзотического оружия, висевшего за стеной у связанной женщины, он подумал: может, стоит рискнуть жизнью и попытаться им завладеть?

Но Герхарт Пойкерт даже не дал ему такого шанса.

— Сядь за стол, — сказал Пойкерт, когда он выполнил его приказ.

В комнате не раздавалось ни звука. На полу сидел сгорбленный, моргающий Арно фон дер Лейен и пытался улыбаться жене.

Ланкау с раздражением отметил, что его все больше восхищает холодная отстраненность Пойкерта. В то же время ему самому приходилось сдерживать закипающий гнев.

— Убери ноги под стол, — скомандовал Герхарт Пойкерт, даже не глядя на него. — И стул придвинь.

У Ланкау поползли вниз уголки рта. Его жирное брюхо уперлось в резной край дубового столика. Идиот копался в секретере его жены.

— Писать здесь будешь! — Пойкерт швырнул на стол перед ним листок бумаги в линейку.

— Ты не понимаешь, что творишь, Герхарт! — Перед глазами Ланкау маячил чистый лист бумаги. — Может, я лучше тебя обратно в больницу отвезу? Ты сам подумай: если бы не эти двое, ничего бы не случилось. Я-то не виноват! — Выругавшись, он поднял взгляд на Герхарта. — Если бы не эти двое, у вас с Петрой все было бы хорошо. А с Крёнером и Штихом ничего бы не случилось. Разве нет?

Герхарт швырнул ему шариковую ручку англичанки — она валялась на полу у ног Герхарта.

— Лучше этих двоих пристрели. — Ланкау кивнул в сторону связанных. — Ну же! Нам от них одни беды! Что тут такого? Ты же можешь! Я же знаю, герр штандартенфюрер Пойкерт! Тебе же все равно никто ничего не сделает. Что тут вообще сделаешь? Обещаю, ты вернешься в больницу. Все будет как раньше! Опять станешь Эрихом Блуменфельдом! Подумай, Герхарт. Мы ведь за тобой ухаживали. Разве ты не помнишь?

Рука Пойкерта спокойно держала пистолет. Он чуть наклонил голову и нахмурился.

— Помню, — ответил он и подтолкнул бумагу к брюху Ланкау, навалившемуся на стол.

— Может быть, — ответил широколицый, пытаясь подсчитать, сколько пуль осталось в магазине «сики кэндзю».

— Мы, жители Фрайбурга-им-Брайсгау… — медленно произнес Пойкерт, — Хорст Ланкау, штандартенфюрер подразделения горных стрелков, также известный как Алекс Фабер, Петер Штих, оберштурмбаннфюрер вермахта и специальных служб[31], также известный как Герман Мюллер, и Вильфрид Крёнер, оберштурмбаннфюрер вермахта, также известный как Ханс Шмидт…

— Не буду я ничего писать, — сказал Ланкау и отложил ручку.

— Я твою жену убью, если не напишешь!

— Ну и? Мне-то что?

Ланкау поерзал на стуле. Массивный стол оказался тяжелее, чем он думал. Чтобы его швырнуть, нужна нечеловеческая сила. Он сделал глубокий вдох.

— И сына тоже!

— Да? — Ланкау упрямо отшвырнул ручку подальше.

Герхарт долго его рассматривал. Рот исказила гримаса.

— Крёнера и Штиха убил я.

Пойкерт не сводил взгляда со спокойно дышавшего Ланкау, упрямство с лица ушло.

— Штиха я убил током. И Андреа тоже. И знаешь что? Людьми они всегда были жалкими. Да в конце пахли не очень хорошо.

На мгновение он замолчал. В уголках рта засохла слюна. Он полез в карман и порылся там. Загремело что-то похожее на пузырек с таблетками. Взгляд Пойкерта на мгновение стал вялым. Ланкау наблюдал за ним. Казалось, у него ломка. Как будто возникло непреодолимое желание выпить одну-две таблетки.

— Тебе плохо, Герхарт? Скажи мне! Неужели я тебе не помогу?

Ненадолго повисла тишина.

— И Крёнера я утопил, — произнес наконец Герхарт и выпрямился. — Точно так же, как ты этого козла хотел утопить. Очень медленно.

— По-моему, ты врешь!

Ланкау было не все равно. И тем не менее он беспечно откинулся на спинку стула, насколько позволяла неудобная поза. Если он одновременно поднимет стол, он сможет выбраться. Тут он был уверен.

— У меня были хорошие учителя.

На губах Ланкау, будто от гордости, заиграла улыбка. Но слова Герхарта Пойкерта были опасной правдой.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты и сам знаешь! — Вытерев уголки рта, Герхарт сплюнул на пол.

— Пить хочешь, Герхарт? У меня в кладовой отличное рейнское вино есть. Будешь?

Облизав губы, Ланкау подмигнул.

— Заткнись! — тут же прозвучал ответ.

Лежавший на полу человек издал неприятный звук, его как будто тошнило. Ни Ланкау, ни Герхарт на него не посмотрели.

— Разве не помнишь, как вы развлекали друг друга рассказами, как убивали людей? Думаю, помнишь. Я, во всяком случае, помню. И мне вы тоже угрожали!