– Теперь я вижу, что все было подстроено. Голливуд бесстыдством не удивишь, только я уже не гожусь для таких делишек, Вальц. Я не думал, что зайдет так далеко, не собирался причинять никому вред, тем более убивать. Опусти пушку, Вальц, и убирайся.

Ловчила Вальц покачал головой, напряженно улыбнулся и отступил немного вбок, отведя «сэвидж» в сторону.

– Колода сдана, – сказал он холодно. – Ты сам ее сдал. Поздно отступать.

Видаури тяжело вздохнул, и вдруг стало видно, что он одинок и уже немолод.

– Нет, – сказал он тихо, – я пас. Это будет мой последний выход. Пусть мне не всегда хватало вкуса, но свою сцену я не уступлю никому. Убери оружие, Вальц. На выход.

Лицо Ловчилы стало жестким, а глаза обессмыслились – холодные и черствые глаза убийцы. Он еще немного переместил «сэвидж» в сторону.

– А ну-ка, надевай шляпу, Видаури, – произнес он четко.

– Прости, – сказал актер и выстрелил.

Пистолет его противника выстрелил одновременно. Видаури пошатнулся, но устоял на ногах, пристально посмотрел на Вальца и произнес:

– Новичкам везет.

Пит Энглич выхватил «кольт», но в нем уже не было нужды. Ловчила Вальц медленно завалился на бок, щека и багровый нос в прожилках вдавились в густой ворс ковра. Ловчила дернул левой рукой, в горле что-то булькнуло – и он затих.

Пит ногой отшвырнул «сэвидж» подальше от скорчившегося тела.

– Готов? – вяло спросил Видаури.

В ответ Пит только хмыкнул. Он смотрел на девушку. Мини вжалась спиной в столик, приложив руку ко рту, – живое воплощение киношного ужаса, банального до глупости.

Пит перевел взгляд на актера.

– Новичкам везет, это верно, – буркнул он кисло. – Только не думайте, что вы его раскусили. Вальц снова блефовал. Хотел еще глубже втравить вас в свои делишки. Он не стал бы в меня стрелять – как-никак я был его алиби в убийстве.

– Простите, простите… – пробормотал Видаури. Внезапно он опустился в кресло, откинулся на спинку и сомкнул веки.

– Боже, как он красив! – вырвалось у Мини Платы. – Как храбр!

Правой рукой Видаури сжал левое плечо, кровь сочилась между пальцами. Девушка вскрикнула.

Пит Энглич оглянулся. Коротышка-японец медленно встал на ноги у дальней стены гостиной. Пит посмотрел на Видаури и медленно, словно нехотя, произнес:

– У мисс Платы есть родные в Сан-Франциско. Отправьте ее туда с небольшим вознаграждением: она заслужила. Именно мисс Плата навела меня на Вальца. Я сказал ему, что вы что-то замышляете, и он явился сюда разбираться. Бандиты все одинаковые. И пусть копы хихикают над ними, но суть от этого не меняется. Кстати, они тоже не откажутся от рекламы. А про ваши фокусы мы просто забудем. Идет?

Видаури открыл глаза и слабо пробормотал:

– Вы так добры, я вам бесконечно признателен…

Его голова поникла.

– Он потерял сознание! – воскликнула девушка.

– Очнется, никуда не денется, – сказал Пит. – Один нежный поцелуй – и будет как новенький. Да и тебе найдется, о чем вспомнить в старости.

Пит Энглич сжал зубы, подошел к телефону и снял трубку.

Весь день я промаялся, не зная, чем себя занять. Горячий порывистый ветер вдувал в окно сажу из трубы гостиницы «Мэншн-Хаус», стоявшей через дорогу, и черная маслянистая пыль медленно засыпала зеркальную поверхность стола.

Я уже было подумывал о ланче, как в дверях возникла Кэти Хорн.

Жизнь не баловала Кэти. Высокая блондинка не первой молодости с печальными глазами, когда-то она работала в полиции, но оттуда пришлось уйти, когда Кэти вышла замуж за мелкого жулика Джонни Хорна. Кэти надеялась сделать из Джонни человека, но не слишком преуспела и сейчас ждала выхода Джонни из тюрьмы, чтобы с новыми силами взяться за его перевоспитание.

Сидя в сигаретном киоске в холле гостиницы, Кэти смотрела, как мимо, посасывая косячки, снуют мошенники и проходимцы. Иногда она ссужала им долларов десять, чтобы те могли убраться из города. Жалостливая была бабенка Кэти Хорн.

Она села, выудила из большой блестящей сумки пачку сигарет, прикурила от настольной зажигалки и, сморщив нос, выпустила облачко дыма.

– Слыхал о жемчужинах Линдера? – спросила она. – Надо же, синий сержевый, костюмчик-то шикарный! Судя по тому, как ты вырядился, денег у тебя в банке куры не клюют.

– Мимо, – спокойно ответил я. – Ты умудрилась дважды попасть пальцем в небо. Я ничего не знаю о жемчужинах Линдера, и на счету у меня пусто.

– Значит, не откажешься заработать двадцать пять кусков.

Я закурил одну из ее сигарет. Кэти встала и закрыла окно:

– Меня эта вонь на работе достала. – Она опустилась на стул и продолжила: – Девятнадцать лет прошло. Парень просидел в Ливенворте пятнадцать и после отсидки уже четыре года на свободе. Так вот, Сол Линдер, богатый лесоторговец с Севера, купил жене две жемчужины за двести тысяч.

– Должно быть, он толкал их перед собой на тележке, – предположил я.

– Много ты понимаешь в жемчуге! – фыркнула Кэти. – Размер не главное. Сегодня они стоят дороже, но за них по-прежнему полагается двадцать пять тысяч страховки.

– Кажется, дошло. Жемчуг сперли?

– Наконец-то у тебя мозги проветрились. – Кэти положила сигарету в пепельницу, не потрудившись – как это свойственно женщинам – ее затушить; пришлось сделать это за нее. – Именно из-за них парня упекли в Ливенворт, да только доказать ничего не смогли. Он ограбил почтовый вагон. В Вайоминге пришил почтового служащего и выгреб бандероли. Взяли его только в Британской Колумбии, но похищенного при нем не нашли. Вот он и схлопотал пожизненное.

– Так, вижу, история долгая. Ты не против промочить горло?

– Я не пью, пока солнце не сядет. Так и спиться недолго.

– А как же эскимосы? У них солнце никогда не заходит. Летом, во всяком случае.

Я достал небольшую плоскую бутылку.

– Звали его Сайп, Уолли Сайп. Сообщников у него не было, и все эти годы он молчал как рыба. Через пятнадцать лет ему предложили помилование, если признается, где спрятал добычу. Он сдал все, кроме жемчуга.

– И где он их прятал? В шляпе?

– Тебе бы все смеяться, а у меня наводка на камешки!

Я прикрыл рот рукой и сделал серьезное лицо.

– Он сказал, что в глаза не видел никаких жемчужин, и, похоже, ему поверили, если решили выпустить. Хотя все знали, что жемчужины были в бандероли, а потом их след простыл.