В ближайшем населённом пункте Настя свернула с трассы и поехала по просёлку. Слева и справа стояли высокие заборы из металлического профиля, под крышами домов торчали вогнутые диски спутниковых антенн, две женщины тащили санки с дровами. Настя опустила стекло и выглянула из машины:

— Пожалуйста, скажите, здесь есть церковь?

— Церковь? — Женщины переглянулись.

Одна из них, постарше, круглощёкая и круглоглазая, вздохнула:

— Церковь у нас есть, но только она закрыта. Летом приезжал батюшка из области, походил вокруг, отслужил молебен и уехал.

Настя упрямо закусила губу:

— Всё равно, подскажите, как проехать, мне очень надо.

Ей ответила другая женщина, в синем платке с красными розами:

— Церковь на горе, ты её сразу увидишь, если свернёшь к железнодорожному переезду, а потом направо, вон туда.

Рукой в пёстрой варежке женщина указала в направлении единственного на всей улице фонарного столба с прожектором. Его блики подкрашивали жёлтым цветом тёмно-синие сугробы вдоль заборов, освещая путь на несколько метров вперёд. Ветер стих, и в воздухе плавно кружили снежные хлопья.

Около переезда пришлось переждать электричку с редкими пассажирами в окнах, а когда простучал мимо последний вагон, на холме стала видна луковица церкви. Настя сама не знала, зачем едет — просто постоять у стены, потрогать замок, обмести снег со ступенек — сделать хоть что-то, чтобы Бог понял, что вот она, Настя, пришла к Нему и стоит с повинной головой.

Ей было не страшно ехать по заснеженной дороге, переваливаясь из колеи в колею, не страшно заметить рядом с остатками кирпичных ворот сельское кладбище, не страшно оставить машину у кромки поля и идти пешком в густую темноту с одиноким месяцем над крестом на церковном куполе, и только когда взялась за ручку двери, ноги словно приросли к полу, потому что это была не дверь в церковь, а дверь в иное измерение, куда прежде она не заглядывала.

То, что в церкви кто-то есть, угадывалось по цепочке следов к крыльцу и по неясному свету за тёмным стеклом подслеповатого оконца в толще кирпичной стены. Она вошла так тихо, что не скрипнула ни одна половица. Чтобы не упасть, Настя включила фонарик в телефоне, осветивший белые заиндевевшие стены и мужскую фигуру посредине пустого помещения.

— Кто здесь? — Быстро повернувшись, человек прикрыл рукой глаза от бьющего света и сделал шаг навстречу.

Настя подумала, что этот парень чуть постарше неё. У него было некрасивое, но приятное лицо с рыжими волосами и доброй улыбкой. Его изумление её рассмешило.

— Я не прорыла подземный ход и не выкарабкалась из-под земли. Дверь была открыта, — ответила Настя. Она видела, что церковь совершенно пустая, с грудой кирпичей в углу и какими-то брёвнами у задней стенки, но тем не менее пояснила с полным пониманием нелепости своих слов: — Мне надо поставить свечку.

Парень всё ещё был в шоке и забавно моргал, бросая на неё взгляды, полные то ли недоумения, то ли восхищения — Настя не поняла.

— Я не ожидал так быстро, — пробормотал он загадочную фразу и сильно смутился. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы взять себя в руки. Вскинув голову, он посмотрел на неё долгим взглядом и спросил: — Ты хочешь поставить свечку за здравие? — В его тоне слышалось такое искреннее участие, что Настю потянуло немедленно рассказать, почему она оказалась в закрытой церкви, несмотря на то, что на часах семь вечера, а на улице кромешная мгла.

Она помотала головой:

— Нет, за упокой, — потом запнулась и добавила: — и, наверное, за здравие тоже.

— Пойдём.

Он протянул руку, и она без колебаний дала ему свою. Его пальцы были лёгкими и тёплыми. Церковь отозвалась на шаги хрустко и гулко. От их дыхания в воздух поднимался пар, терявшийся под куполом, с которого их благословлял чудом уцелевший Христос. За колонной с ободранной штукатуркой Настя увидела столбик из кирпичей и одинокую свечу, горевшую крохотной огненной точкой.

Парень повернул к ней голову:

— У тебя есть свечка?

— Конечно нет.

Из нагрудного кармана он достал тонкую погнутую свечу и одним движением выправил её в струнку:

— Тогда держи.

Фонарик был выключен. Две свечи, горящие рядом, осияли пространство тихим золотым светом. Хотя холод пробирал до костей, уходить не хотелось. Настя подумала, что стояла бы так и стояла рядом с этим спокойным немногословным парнем с трогательными рыжими ресницами. Её разобрало любопытство, подтолкнувшее на вопрос. Настя подняла на него взгляд:

— Ты тоже пришёл сюда поставить свечку?

Она чувствовала, что он не умеет врать и обязательно ответит честно.

— Да. То есть нет. То есть да. — Он покраснел до корней волос, как могут краснеть только рыжие. — Я молился. Дело в том, что я семинарист.

— Кто? — восхитилась Настя. — Правда, что ли? Я никогда не видела живых семинаристов. — Сморозив глупость, она не нашла ничего более умного, как спрятать лицо в ладони. — Прости, прости, я не то хотела сказать.

Он рассмеялся искренним, душевным смехом, растворившем её робость:

— Я понимаю. Наверное, ты не часто встречала семинаристов.

— Вообще не встречала.

Настя посмотрела на него заново, словно выискивала черты человека, приобщённого к таинству, недоступному простым людям. Ей понравились его глаза, и рыжая прядь волос надо лбом, и быстрый весёлый взгляд. Она подумала, что теперь не сможет обращаться к нему на ты, но с некоторой запинкой всё же рискнула спросить:

— Ты любишь эту церковь?

— О, да! Она названа в честь Смоленской иконы Божией Матери. — Засияв глазами, он сразу откликнулся. — Я ведь местный. Мама — учительница в школе, а папа лесничий. Сюда ходили поколения и поколения моих предков. Когда я смотрю на эти стены, — он обрисовал рукой круг, — то думаю, что мои предки видели эти же самые кирпичи, а может быть и возводили кладку. Сейчас церковь полуразрушена, но когда-нибудь мы её восстановим. Вот увидишь.

Настя удивилась:

— Я увижу?

— А почему бы и нет?

— Ну, может быть, если буду ещё раз проезжать мимо. — Она помолчала. — Ты пошёл в семинарию ради этой церкви?

— Отчасти да. С неё начинается Родина. — Он слегка развёл руками. — Скоро меня вызовут к ректору и спросят, какой путь я хочу избрать — принять постриг или остаться в миру.

— И ты молился, чтобы узнать, как поступить?

— Нет! — Он снова залился краской по самые уши. — Я уже решил стать священником. — В его глазах вспыхнула отчаянная решимость. Глубоко вздохнув, он бухнул: — Я просил, чтобы Господь послал мне невесту.

Ни он, ни она ещё не знали, что через несколько лет, в этот самый день, Настя проснётся затемно и босоногая побежит на