кухню, потому что у батюшки ранняя литургия, и прежде чем он поднимется, надо успеть сделать дела по дому. Походя она поцелует мужа в любимую рыжую макушку, вспомнит холодный храм с покрытыми инеем стенами и подумает, что надо не забыть взять с собой шпаклёвку, ибо строители схалтурили и из окон на прихожан тянет сквозняком.

* * *

Нет, это была не влюблённость, а нечто новое, всеобъемлющее, заполнившее его от макушки до пят. При попытке разобраться в своём чувстве Никите приходил на ум солнечный свет после бури, который сеялся с неба сквозь остатки туч, волнуя душу неясной радостью перемен. С беспристрастностью юриста он констатировал, что Рита изменила не только его самого, но и восприятие жизни в целом. Оказалось, что временные трудности, нехватка денег и рухнувший бизнес не имеют значения, если у тебя есть человек, с которым можно сидеть на берегу озера и смотреть, как в воду медленно опускается багровый диск солнца. Этого у тебя никто не отнимет, это навсегда, пока бьётся сердце.

Просыпаясь, он первым делом думал о Рите, а засыпая, мысленно желал ей спокойной ночи и мечтал, что как только разгребёт неприятности, сразу рванёт в город с букетом самых лучших роз, какие найдутся в цветочном магазине.

Произойди отравление птиц год назад, он отправил бы преступницу куда Макар телят не гонял и заставил бы компенсировать потраву до последней копейки, а теперь смотрит в глаза — потухшие Ольгины и растерянные Егора — и в глубине души жалеет их. Жалеет!

Никита долго откладывал разговор со дня на день. Боялся, что сгоряча наломает дров. Но сейчас чувствовал, как ярость снова начинает нарастать, превращаясь во внешне холодное спокойствие.

Ольга сидела, зажав руки между коленями, и с повышенным вниманием смотрела на экран телевизора, где прыгала увесистая балерина в красной пачке. В красно-голубых отсветах монитора её лицо казалось серым и измождённым. Егор, Ольгин муж, стоял сзади, положив руки ей на плечи, и тяжело молчал, глядя в сторону.

Хотя к окнам уже подступали сумерки, свет в доме не горел. Сквозь стекло виднелись опустевшие вольеры, куда зима успела намести груды снега, и чёрный холм развороченной земли санитарного захоронения страусов. Нанятый бульдозер уехал вчера поздно вечером, и всю ночь Никита просидел у окна и чашку за чашкой пил кофе.

Кнопкой пульта Никита выключил телевизор и прошёл по комнате, стряхивая мышечное напряжение, потом, резко развернувшись, обратился к Ольге:

— Оля, скажи, зачем ты это сделала?

Она вперила взгляд в одну точку на чёрном экране телевизора, всем своим видом изображая полную отрешённость.

Никита вопросительно посмотрел на Егора.

Пожав плечами, тот загорячился:

— Ты что, Никита, Оля не могла! Оля никак не могла!

— Значит, это ты!

— Нет! — Егор отшатнулся. — Нет! Что я, урод какой-то? — От беглого взгляда на жену он осёкся и замолчал. — Я, если хочешь знать, заплакал, когда про страусов узнал!

— Зато Ольга ни слезинки не проронила, ведь правда?

Под его взглядом губы Ольги сжались, но она так и не пошевелилась.

— Ты напрасно отмалчиваешься, — сказал Никита, — особенно если думаешь, что я не могу ничего доказать. Не обольщайся. Любое преступление оставляет следы. И это тоже оставило, тем более, что у меня как у юриста нашлись возможности проследить путь яда от покупки до лотка с кормом. — Перейдя на язык закона, он полностью овладел ситуацией, словно бы не являлся заинтересованной стороной, а разбирал случай с совершенно посторонними людьми. Но здесь его интересовала не юридическая, а человеческая сторона вопроса, терзавшая его мозг: почему, за что и какой силы должна быть ненависть, чтобы женщина решилась погубить птиц? — Понимаешь, Оля, — Никита подошёл к письменному столу и постучал пальцем по канцелярской папке, — я не пожалел денег собрать доказательства и теперь могу точно указать и магазин, где ты купила крысиный яд, и время покупки. Уверен, что при обыске в твоём доме найдется пакет, в котором ты его принесла. Для тебя всё кончено. Почему бы тебе не собраться с духом и не объяснить всё начистоту? Обещаю, что приму во внимание чистосердечное признание.

Никита некоторое время отстранённо наблюдал за ней, потом, немного подняв плечи, обратился к Егору:

— Ну что ж, раз Ольга не желает со мной общаться, мне ничего не остаётся, как передать дело в другие руки.

Никита облокотился о комод, избегая смотреть в сторону могильника. Последней он опустил в яму Леди Ди и мысленно пожелал ей улететь вверх по радуге в страну птичьего счастья.

Егор издал странный, стонущий звук:

— Оля, скажи, что это не ты! Скажи хоть что-нибудь!

Никита увидел, как скулы Ольги напряглись. Разомкнув рот с таким напряжением, словно его зажали в тиски, Ольга хрипло сказала:

— Да, отравила и не жалею. Подумаешь, страусы — невелика потеря, переживёшь.

— Переживу однозначно, — холодное спокойствие в груди Никиты стало ледяным, — но за что, Оля? Чем я тебя обидел?

Её глаза сузились в щёлки.

— А всем! — Неожиданно резким движением она дёрнула плечами, стряхнув с них руки Егора. — Явился сюда с деньгами на готовенькое, посмотрите на него — какой барин! Сразу и дом поставил, и ферму, две бригады нанял, только бензопилы визжат, а мы здесь всю жизнь живём, грязь месим, и шиш нам под нос. — Скрутив кукиш, она ткнула им куда-то в сторону печки. — На посёлке только и разговоров: ах, страусиная ферма, ах городской предприниматель! Да если бы не мы с Егором, твои страусы в первый день перемёрли!

Чем дольше Ольга говорила, тем омерзительнее становилось её слушать.

— Достаточно, я понял, — ровным голосом сказал Никита, и Ольга замолчала на полуслове.

— Подожди! — почти выкрикнул Егор. — Ты что, хочешь отправить её в тюрьму? У нас… — Он захлебнулся и плачущим голосом пробормотал: — У нас будет ребёнок.

На этих словах Ольга заёрзала на стуле и посмотрела себе под ноги. Никита заметил, что её ногти ободраны до мяса, а шея, прикрытая шарфом, расчёсана кровавыми полосами.

— Ребёнок? — повторил Никита. От того, что чудовищность поступка никак не совмещалась с женщиной и будущим материнством, по его спине пробежал холодок.

— Да-да, уже четыре месяца! — заверещал Егор. Его побелевшее лицо тряслось. — Если хочешь, то мы покажем справку из женской консультации. Мы и УЗИ уже сделали. Ты не сможешь упечь в тюрьму беременную женщину. Ты не такой!

— Не такой? А какой?

Злость испарилась, уступив место брезгливости и безмерной психологической усталости. Если кого-то здесь раскатали паровым катком, то это был он, Никита Волчегорский собственной персоной. Ему захотелось выйти на улицу и глубоко