полюбоваться малиновыми полосами в небе над горизонтом.

– Мы продержались дольше солнца, – заметила Поппея.

Пришло время вернуться в триклиний и поужинать, но в этот раз все было не так, как накануне вечером. В комнате расставили больше ламп, а рабы обрели дар речи. Чары дня и ночи перестали действовать. Блюда с едой были вполне реальны, и разговаривали мы свободно, без оглядки.

И тем не менее, только когда подали десерт, я задал этот вопрос:

– А где Отон?

– Я отослала его в Рим, у нас там дом, должен же кто-то за ним присматривать, – сказала Поппея, вращая в пальцах голую виноградную веточку.

– Он знает, почему ты его отослала?

– Он меня об этом не спрашивал.

– А если бы спросил, что бы ты ему сказала?

– Правду.

– И в чем же эта правда?

– В том, что я иногда хочу побыть одна. Ведь у всех порой возникает такое желание?

Признаюсь, ответ меня разочаровал.

– А если бы он спросил об этом сейчас?

– Сказала бы ему правду.

– Еще раз – в чем эта правда?

– В том, что я ублажала Аполлона.

– Не очень-то похоже на правду.

– Для меня так и есть.

– Но не в реальности.

– А что реально? Только то, во что мы верим.

– Существует конкретная реальность, – сказал я, тряхнув головой, – и в ней ты совокуплялась с императором одну ночь и один день.

– Ты описываешь то, что с нами было, в довольно грубых выражениях.

– Только так, как будут описывать в Риме.

Теперь никакой мифологии, никаких поэтических вольностей, только самые простые и даже непристойные слова, которыми наградят нас наши критики. Мне показалось, что Поппея растерялась, но разве богиня может растеряться?

– Я тебя огорчил. Поверь, я этого не хотел.

Она встала и направилась к двери, при этом не обернулась и не пригласила пойти вместе с ней. Я сам ее догнал и уже на пороге взял ее за руку. Стоявший в углу комнаты раб смотрел на нас во все глаза.

– Мы не будем здесь об этом говорить, – сказал я.

– Хорошо, – ответила Поппея. – Пойдем куда-нибудь.

И она направилась в свою комнату, которая располагалась по другую сторону от триклиния. Здесь царили зеленые и синие тона, на стенах были фрески с пейзажами. На высокую, драпированную шелком кровать нужно было забраться со скамеечки для ног. В углу стоял туалетный столик со множеством флаконов духов и ручными зеркалами из отполированного серебра.

Поппея села в кресло, положила руки на подлокотники и посмотрела на меня.

– Поппея, – сказал я, – мы должны решить, что будет дальше. Я пусть грубо, но лишь указал на то, что нас ждет. А Отон? Однажды ты мне сказала, что любишь его.

– Так и есть. – Поппея слегка склонила голову. – Но я… увлеклась тобой… я восхищаюсь тобой. Ты пленил меня еще в тот день, когда помог репетировать танец Дафны. Уже тогда я осознала, что мы смотрим на мир одними глазами, понимаем друг друга, как никто другой, и нам не надо слов, ты и я… Пусть это звучит странно, но это правда. И я верю, что ты тоже это чувствуешь.

– Да, но ты играла со мной. Ты и Отон.

– Только потому, что решила, будто, всего один раз переспав с тобой, освобожусь от наваждения. Я сказала об этом Отону, и он со мной согласился. Милый добрый Отон. Но после того, что произошло на корабле, мое желание быть с тобой не исчезло, а стало лишь сильнее.

Вот она вся передо мной, открывает мне душу.

– У нас нет другого пути, мы должны пожениться, – сказал я, повинуясь порыву.

– Но ты уже женат, а я замужем.

– Не притворяйся столь наивной, – рассмеялся я. – Ты уже однажды разводилась.

– Отон хороший человек.

– Твой первый муж, Руфрий Криспин, тоже был хорошим человеком.

– А как же Октавия?

– Я уже попросил ее о разводе. Хотел освободиться для себя, а не для кого-то. – О том, что дальше слов дело не пошло, я упоминать не стал; я вскочил с кресла и подошел к Поппее. – Мы не о том говорим, это все пустяки. Я должен просто спросить – ты выйдешь за меня? Каким будет твой ответ?

– Ты мог подобрать прекрасные поэтичные слова, а говоришь как фермер, который предлагает пожениться забеременевшей от него девице, потому что так надо.

– Ты права. Я не хотел, чтобы прозвучало так. Но слова, которые я действительно хочу тебе сказать, трудно произнести вслух, потому что тогда я превращусь из императора во влюбленного по уши мальчишку. – И, глядя на ее прекрасное лицо, я просто сказал: – Поппея, я ждал тебя всю жизнь. Ты знаешь меня всего, знаешь все мои стороны, даже те, что я держу в тайне и что ты еще не видела. Я это чувствую. Наконец я встретил ту, перед которой могу открыться, ту, с кем ощущаю настоящее единение. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной каждый день и каждую ночь до конца моей жизни. Выходи за меня.

Поппея вздохнула.

– Так уже лучше, – улыбнулась она. – На такую просьбу нельзя не ответить.

Поппея встала и, взяв меня за руку, потянула к кровати. Но я не поддался:

– Только не в постели, которую ты делила с Отоном.

И мы снова вернулись в черную комнату. Как только дверь закрылась, Поппея обняла меня и сказала:

– Да, я выйду за тебя.

И эта ночь была еще волшебнее и чувственнее предыдущей, потому что мы больше не были чужими друг другу.

LXIII

На следующее утро воздух был поразительно чистый и свежий. Мы позавтракали во внутреннем саду.

– А теперь я могу показать тебе всю виллу с ее землями и садами, – сказала Поппея.

Я встал из-за стола. Следует ли обсудить прошлый вечер? Или мы настолько тверды в принятом решении, что и упоминать о нем не стоит?

– Мы выбрали свой путь и не передумаем? – прервала мои размышления Поппея.

– Я не передумаю.

Никогда в жизни я не был так уверен в своем решении. Поппея взяла меня за руку.

– Я тоже. – Она огляделась по сторонам и сказала: – Я пошлю за Отоном. Мы должны ему рассказать. Дорога из Рима займет шесть или семь дней, а пока вся вилла в нашем распоряжении. Возможно, это последние наши дни в уединении.

– Да, в Риме ты всегда на виду, – кивнул я. – Я хочу, чтобы ты была там со мной.

Мне вдруг стало невыносимо даже подумать, что ее не будет рядом. Такого я еще ни с кем не испытывал,