В договоре 1825 г. также прослеживаются первые шаги, предпринятые с целью постепенного введения в управление компанией представителей следующего поколения. Так, там отражено решение принять в партнеры Ансельма, сына Соломона, после его женитьбы на Шарлотте, дочери Натана. Братья впервые задумались о том, что они смертны: в документы 1825 г. включен пункт, позволяющий Амшелю выйти из дела, «если работа станет для него слишком тяжела». Данный пункт словно предвосхищал возможные споры о наследстве: наследники каждого из партнеров обязаны были принять то, что составляло их долю, не обращаясь в суд. Особо оговаривалось, что, если наследники умершего партнера обратятся в суд с иском против партнеров, оставшихся в живых, треть доли капитала покойного будет конфискована и передана в пользу бедняков Франкфурта, Лондона и Парижа![106]

Перечисляя все эти условия, легко забыть о тайне договоров, которую подобные меры как раз и призваны были сохранить. В августе 1828 г., когда братья встретились во Франкфурте после трех сравнительно неудачных лет, на встрече присутствовали жена Натана и двое его сыновей — правда, от переговоров их отстранили, как и восемь лет спустя. «Папа и его братья с Ансельмом почти постоянно заняты совещаниями об устройстве своих дел, — сообщала Ханна. — Они сидят в башне в саду и окружены полной тайной». Единственное, что она могла сказать, — «все вопросы, касающиеся семьи, как будто решаются единогласно». Наверное, Ханна восприняла такое единодушие с облегчением, поскольку отчеты, составленные в 1828 г., показывают, что, хотя личные доли партнеров официально оставались прежними, сравнительная значимость Лондонского дома продолжала снижаться. Его доля от общего капитала составляла уже немногим более 27 % — по сравнению с 42 % в 1818 г. Эта доля лишь немного увеличилась за восемь лет, прошедших до следующей подобной встречи во Франкфурте — до судьбоносного 1836 г., когда во время встречи неожиданно умер Натан. В результате «континентальные» партнеры сумели договориться о новых, потенциально более выгодных условиях распределения доходов. С тех пор Натану причиталось 60 % прибылей Лондонского дома, но всего по 10 % прибылей из Франкфурта, Неаполя и Вены, в то время как каждый из его братьев получал по 10 % прибылей Лондонского дома и по 22,5 % от континентальных домов[107]. Это правило, которое, несомненно, увеличивало сравнительную автономию Лондонского дома, сохранили, несмотря на смерть Натана: все его права просто перешли на четырех его сыновей.

Само собой разумеется, что Ротшильды добились финансового успеха; более того, темпы роста и величина их капитала за период до 1850 г. стали беспрецедентными в истории банковского дела. В таблице 10 а приводятся доступные цифры для общего капитала разных домов в первой половине XIX в.:

Таблица 10 а

Совместный капитал Ротшильдов, 1797–1844 гг. (тыс. ф. ст.)

Примечания: итог 1815 г., возможно, был слишком низким; по договору неясно, составлял ли он 500 тысяч или 336 тысяч ф. ст. Следует отметить также, что в 1815 г. приводятся цифры личных долей, а не долей, ассигнованных отдельным домам. Цифра за 1807 г. дана в пересчете с гульденов в фунты стерлингов по курсу 1 фунт = 10,16 гульдена. Цифра за 1828 г. дана в пересчете с гульденов по курсу 1 фунт =12 гульденов.

Источники: CPHDCM, 637/⅓; 637/1/6/5; 637/1/6/7/7-14; 637/1/6/32; 637/1/6/44, 45; 637/1/7/48-52; 637/1/7/53-69; 637/1/8/1-7; 637/1/9/1-4; RAL, RfamFD/3; AN, 132 AQ 1.

Сам размер средств Ротшильдов трудно переоценить: если взять всего один год — 1825-й, — их совместные средства в девять раз превосходили капитал банкирского дома «Братья Бэринг» и в 11 раз — капитал Лаффита, главного конкурента Джеймса в Париже. Они даже превосходили капитал Банка Франции (который в то время составлял около 3 млн ф. ст.). Сохранившиеся цифры, относившиеся к отдельным домам, обрывочны, особенно до 1830 г. Сохранились гроссбухи Лондонского дома начиная с 1809 г., но до 1828 г. в них отсутствует счет прибылей и убытков.

10.6. «Н. М. Ротшильд и сыновья», среднегодовая прибыль в процентах от капитала, 1830–1849 гг.

На ил. 10.6 приведены «итоговые» данные за период вплоть до 1850 г.: ежегодные прибыли в процентах от капитала на начало года. Цифры выдают ряд важных сведений: во-первых, сильные колебания результативности; она варьируется от весьма успешной (1834), когда прибыли приближались к четверти капитала, до совершенно катастрофичной (1847), когда компания лишилась почти трети капитала. В среднем прибыли на самом деле оставались довольно непримечательными, хотя это отчасти отражает тот факт, что все расходы вычитались до подсчета чистой прибыли, а не выплачивались из прибыли. Цифры прибылей (или убытков) просто прибавлялись к прошлогоднему капиталу (или вычитались из него); такая система совершенно не похожа на ту, что применялась Бэрингами, одними из главных конкурентов Ротшильдов. Бэринги стремились подсчитывать валовую прибыль и распределять ее между партнерами. Наверное, самое большое различие между Ротшильдами и их конкурентами заключалось в том, что Ротшильды реинвестировали свою чистую прибыль, чтобы их капитал накапливался, в то время как Бэринги сохраняли капитал более или менее постоянным и стремились максимально увеличивать прибыль, на которую они впоследствии могли жить. В 1829–1846 гг., в то время, как капитал фирмы «Н. М. Ротшильд» увеличился на 90 %, капитал братьев Бэринг увеличился всего на 50 %.

Другой дом, в котором сохранились подробные отчеты, — Неаполитанский, гораздо меньший. Учитывая его размер, деятельность Неаполитанского дома можно считать вполне успешной, особенно в первое десятилетие его существования. В среднем за период 1825–1829 гг. его годовая прибыль составляла более 30 тысяч ф. ст., когда его капитал лишь немногим превышал 130 тысяч ф. ст.; а в 1830-е — 1840-е гг. его прибыль в среднем составляла 20 тысяч ф. ст. в год. В отличие от Лондонского и Парижского домов Неаполитанский дом как будто никогда не знал убытков, несмотря на финансовые кризисы 1825, 1830 и 1836 гг. Возможно, современники и считали Карла наименее одаренным из пяти братьев, и его письма кажутся довольно скучными. Однако в его финансовой смекалке сомневаться не приходится.